Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуришка тридцатая (СИ)

– Це – знатная физио... фудзио... фудзи... фузея! – изрек Сазон.

– А ты, Ивон Ивоныч, знатный физио... фузио... фидзио... фудзио... фудзилёр, однозначно! – изрек Кирила.

– Да, – говорю, – я такой, многозначно!

– И-го-го-о-о!

– Неправда! – кипит от возмущения мой Внутренний Голос – а он всем правдоискателям в кумиры годится. – Он совсем не такой, курица-помада!

– И-го-го! И-го-го!

– А что, баран де Барон, Ивон Ивоныч, хорошо ли твое ружье бьет? – вежливенько так интересуется Сазон.

– Хорошо бьет ружье: с полки упало – семь горшков разбило!

– И-го-го! И-го-го! И-го-го!

– Да оно, Иван Иваныч, поди, не заряжено! – тарару́сит* Кирила.

– И-го-го! И-го-го!

Хотел было я согласиться, не спорить, да кстати вспомнил четвертый наказ целовальника. Талды я и молвлю:

– На грех и незаряженное выпалит!

– И-го-го! И-го-го! И-го-го!

Портные посовещались меж собою да и зю́кают* хором:

– Барон, а барон! Дай твое замечательное ружье подержать, дабы вблизи полюбоваться!

Хотел было я дать портным свое замечательное ружье подержать, вблизи полюбоваться, да кстати вспомнил седьмой наказ целовальника. Талды я им рецяю:

– Ружья́, жены и собаки на подержание не дают!

– И-го-го! И-го-го! И-го-го!

– А что, баран де Барон, Ивон Ивоныч, ружьеце-то твое – какой системы? – наиучтивейше любопытствует Сазон.

– И-го-го-о-о!

– Ружьеце-то мое – славнецкое, важнецкое, молодецкое, не стрелецкое, а детское! – отвечаю я гордо. – А имя ему – Оружжо Сухой Мартын!

– И-го-го! И-го-го! И-го-го!

Тововонадни портные с энтузиазизмом посовещались между собою да и сдерзословили:

– На прохожего и дубина ружье! Бо сказано: не сотвори себе кумира! – и энергично, но о-о-очень осторожно, прячась за спинами друг у дружки, пошли на меня с дубинами!

– И-го-го! И-го-го! И-го-го!

А я их щуня́ю*:

– Слюхай, штё я табе скажу, Сазон! На то два уха, штёб больше слюхать! Слюхай, штё я табе скажу, Кирила! На то и ухо, штёб штё-то слюхать! Не будь становщико́в* да поноро́вщиков*, не будет и воров! Ну, друже ты мой, Оружжо Сухой Мартын, скажи ласковое слово: ласковое слово пуще дубины!

– И-го-го! И-го-го! И-го-го!

Прицелился я в портных поверх их дубовых голов и выпалил из ружжа: пиф-паф! На одном портном шапка загорелась, у другого – бороду снесло! Засмердело жареной бараниной и паленой шерстью.

Аз мгновенно зарядил ружье сызнова и держу его наизготовку. А сам, понимаешь, гляжу на Сазона: скоробило портного Сазона вдоль и поперек.

– Ой-ёй-ёй! А-а-апчхи! – проверезжал портной Сазон, хватаясь за горящую шапку. – Без вины виноват! Не говоря худого слова, да по шапке! Дали портному Сазошке Корносому по шапке ни за что, ни про что! Ныне иваны на большой дороге напрасливы: к ним портной с иглою, а они его – сразу по шапке! Ну ничего, черепком напьюсь, дубинкой отобьюсь!

– И-го-го! И-го-го! А-а-апчхи!

Гляжу на Кирилу: скоробило портного Кирилу поперек и вдоль.

– Ой-ёй-ёй! – пролепетал портной Кирила, хватаясь за обритый подбородок. – А-а-апчхи! Без вины виноват! Не говоря худого слова, да в рожу! Дали портному Киришке Ухатому по бородишке ни за что, ни про что! Ныне иваны на большой дороге напрасливы: к ним портной с иглою, а они его – сразу в рожу! Ну ничего, черепком напьюсь, осло́пом* отобьюсь!

– И-го-го! И-го-го!

– Сазошка, ёшкина кошка!

– Шо?

– На воре шапка горит! – проглаго́ловал я Сазону.

– И-го-го!

– Киришка!

– Що?

– Не отсохни голова, вырастет и бородишка, ёшкина кошка! – примолвил я Киришке.

– И-го-го!

– Ну що, будете ощо воровать? – изговорил я обоим.

– И-го-го! И-го-го!

– На вора с поклепом! – возопил Сазон.

– И-го-го! И-го-го!

– Для чего не воровать, коли некому унять? – схиза́л* Кирила.

– И-го-го! И-го-го!

– Ой ли? А острог? Острог вору неизменный друг, какой восторг! А еще лучше виселица: народ толпится, вор матерится, душа веселится! Ворюге виселица – неизменная подруга!

– И-го-го! И-го-го!

– Ха! – рассмеялись портные мне в лицо. – Темнота! Ну рассмешил, дела не знаешь! Грошовому вору – батог да острог, алтынного вора вешают, полтинного – чествуют! Мелкое воровство – воровство; крупное воровство – уже не воровство, а макроэкономика!

– И-го-го! И-го-го! И-го-го!

– А вы – воры какие: алтынные али полтинные? Али, мабудь, грошовые, ёшкина кошка?

– И-го-го!

– Я, – самозабвенно гундосит Сазон, – по большим дорогам попортняжничаю, сколочу первоначальный капиталец. С тем капитальцем купчиной стану, ух, ало-пунцово-малиновый кафтан нацеплю! Ведь кафтан в России – больше, чем кафтан, в особенности ежели он – ало-пунцово-малиновый! И вот благодаря ало-пунцово-малиновому кафтану макроэкономикой займусь, в миллионщики выйду! Новый нос себе вставлю – протез из чистого золота! Летом буду жить в летнем дворце, а зимой – в Зимнем! Станут меня безмильонные иваны прозывать: Сазошка-миллионщик. А я им, безмильонным иванам, буду указывать: «А ну, ниц, ниц пред Сазошкой-миллионщиком!» И сапогом – в морды, в морды!

– И-го-го! И-го-го!