Сказание о граде Ново-Китеже

Ночь пришла холодная и ветреная, с редкими проблесками луны меж бегущими облаками. И принесла эта ночь караульным стрельцам тревогу и страх. Они слышали шум какой-то работы: лязгало железо, били в землю лопаты, ломы и кайлы, скрипели подъезжавшие возы. А не видно в темноте, что задумали смерды.

Это Птуха готовил свои фугасы. Он сердился и ругался шепотом, чтобы не услышали на стенах.

— Кошмар! Ты же не могилу копаешь, а шурф! Понимаешь? А на дне шурфа выкопаем зарядную камеру. И что с этого будет? И будет с этого, чтоб вы знали, воронка усиленного выброса!

А со стороны Светлояра подъезжали возы с песком, глиной и крупной галькой, забоечным материалом для забойки шурфа.

Тревогу и страх рождал и у посадских нависший над осадным табором Детинец. Был он загадочен, безмолвен и темен. Светились только два окна в посадничьих хоромах, словно пялились на осадный табор огненные глазища. А еще посверкивали волчьим глазом тлеющие фитили на стенах, отмечая места пушки, «тюфяков» и пищалей, да иногда свет проглянувшей луны дробился синеватыми искрами на остриях копий, на лезвиях бердышей и на шлемах стрельцов.

«Ветер и ночь холопьего бунта! Стены старинной крепости и зловещий блеск старинного оружия… Все как во сне!» — думал капитан, стоя около штабного шатра.

Пуд Волкорез, стоявший рядом с ним, погрозил кулаком окнам посадских хором:

— Ужо выбьем твои глазища, филин проклятый!

3

Капитан и Волкорез вползли в штабной шатер, под большую дерюжину, накинутую на поднятые оглобли двух телег. В шатре были уже Будимир, Алекса Кудреванко и атаманские посыльные, то есть адъютанты — Истома и Мишанька Безмен.

Садясь на рогожу. Ратных сказал:

— Итак, товарищи и братья, завтра утром общий штурм Детинца. Согласны?

— Знамо, так! И перетакивать не будем, — решительно ответил Будимир. — Мужики уже роптать начали: де атаман и есаулы зады чешут, о битве не думают.

— Ас братчиками как? — озабоченно спросил Пуд. — Опаска с ними большая нужна!

— С братчиками не все ясно. В Детинце, полагаю, их нет, а вот с тыла они могут ударить. Алекса перенес свои сторожевые посты на тылы осадного табора. Алекса, не проморгают твои дозорцы?

Алекса привстал, отвечая:

— Уши топориком держим, не вполглаза — на полный глаз глядим. И мышь не прошмыгнет!

— Если тревога в тылу начнется, ты, Пуд, туда своих ребят с луками посылай. Нужно издали врагов бить, близко к табору не подпускать. Подойдут вплотную, нам несдобровать! А как твои таежные посты, Пуд?

— У Алексы мышь не прошмыгнет, а у нас жук или червяк не проползут. Округ города в тайге дозоры стоят.

— Оружия у нас маловато, — вздохнул атаман. — Если стрельцы в конную атаку пойдут, кольями и оглоблями отбиваться придется.

Будимир виновато опустил голову.

— Сделали, сколько успели. Раньше времени начали. Все помолчали, погруженные в тревожные думы. Потом капитан снова спросил Истому:

— О пленных наших ничего не узнали? Юноша покачал головой.

— Узнали, да мало. Друзья Сергунькины, ребятишки посадские, говорят, что Сергунька и брат его в Пытошной башне сидят. Точно будто бы узнали.

— Ребятишки всегда знают, — улыбнулся капитан. В шатер, согнувшись, втиснулся мичман. Был он перемазан землей и глиной, брюки на коленях разорваны.

— Закончили, мичман? — оживился Ратных.

— Так точно, закончили! — Глаза Птухи, обычно всегда со смешинкой, как у истого одессита, сейчас блестели жестко. — Эх, и рванем! Двадцатый век против семнадцатого. Кошмар!

Новокитежане с уважением смотрели на мичмана. К штабному шатру подошел кто-то и остановился, не решаясь войти. Видны были только огромные босые ноги. Потом послышался голос Некраса Лапши:

— Атаман-батюшка, есаулы славные, на детинских стенах огни многие появились. Взглянули бы! Штабной шатер вмиг опустел.

Глава 2 Мирная беседа

Только там, где приходит беда,

Проверяется смелость.

Муса Джалиль

1

Их заперли в комнате Пыточной башни. Большое волоковое окно, через которое Сережа и его друзья пробрались два дня назад по желобу в Детинец, было забито наглухо толстыми сосновыми горбылями. Виктор еще на рассвете внимательно осмотрел волоковое окно, попробовал отодрать горбыли и безнадежно сказал:

— Здесь нам хода нет.

Было в камере и второе окно, маленькое и забранное решеткой, выходившее на посадничий двор. Видно из него было немногое: край двора, верхушки сада да берег пруда, где шлепали вальками прачки. Но это было все же веселее, чем мрачные стены тюрьмы, и Сережа часто подходил к этому окну. Он и заметил, что среди прачек, коренастых, голоногих, появилась тоненькая девушка в цветном сарафане.

— Чего это она смотрит на наше окно? — удивился вслух Сережа. — Все смотрит и смотрит!

— Кто смотрит? — подошел к окну Виктор и тотчас вскрикнул: — Она! Анфиса! Узнала, что нас сюда сунули! Будем ждать от нее весточки.

А весточка уже пришла — уже стучал на двери наружный засов. Посадничий ключник, дряхлый Петяйка, принес большой узел с пирогами, жареным мясом и рыбой.

— Сдоба вам и ядь всякая, скоромная и постная.