Сказание о граде Ново-Китеже

Старица сидела в своем высоком, красно-бархатном кресле, упираясь в пол посохом и положив ноги на скамейку с пуховой подушкой. Рядом с нею, в кресле пониже, развалился, сонно заводя маленькие осовелые глазки, посадник. Отдельно, на табурете, сидел человек в ядовито-желтом кафтане. Свет свечи упал на его лицо, и летчик узнал старшего подглядчика Патрикея Душана.

— Благослови, матушка государыня, начать, — вздохнув и почесав пузо, сказал посадник.

— Господь, благослови на мирную беседу, — откликнулась старица.,

В Крестовой палате стало тихо. Потрескивали лампады и свечи. И снова послышался басок старицы:

— Патрикей, прочитай мертвую грамоту на мирских и кузнеца Повалу!

Душан встал, развернул берестяной свиток и начал читать глухим, замогильным голосом:

— Ее боголюбие старица Нимфодора и владыка-посадник Ждан Густомысл сказали, а Верхняя Дума приговорила: мирских людей Степана, Виктора и Федора Трехпалого, а с ними же старосту Кузнецкого посада Будимира Повалу… — Душан перевел дыхание и грозно, торжественно закончил — …сжечь в железной клетке на толчке на большом костре!

— Слышал, мирской? — засмеялась клокочуще Нимфодора. — Попал ты, как кур в ощип! Не вырвешься!

Черевистый, с рожей, налитой темной кровью, верховник хохотнул злорадно:

— Попался на крючок, окунь красноперый!

Второй верховник, с мертвым под бельмом глазом, прорычал:

— . Не хотелось петушку на пир идти, да за хохолок потащили!

А третий — дряхлый, лицо с кулачок, бородка шилом, губы и щеки ввалились — прохрипел:

— Попался, который кусался!

— Говори, Патрикей, вины мирских людей! — резко сказала Нимфодора, стукнув посохом в пол.

Душан заговорил быстро, гладко, как хорошо заученное.

В оловянных глазах его сверкала подлая радость и злоба, когда он взглядывал при этом на летчика.

— Подбивали мирские люди посадских людишек идти с уязвительным оружием на Детинец, против благоуветливой государыни старицы, государя посадника и лучших верхних людей!

«Лучшие» люди, слушая, сопели, задушенно рыгали, наливались свекольным соком и, по-бычьи нагнув головы, глядели исподлобья колючими глазами на мирских.

— Словно в улей дунули, вот как загудел народ, — горестно покачал головой посадник. — Отвечай, мирской, было такое?

— Было такое! — ответил твердо Виктор, глядя в глаза посадника и шагнул к нему.

Густомысл замахал испуганно руками.

— Не подходи! Отзынь, дьявол! Стой тамо, где стоишь!

Виктор усмехнулся и отступил назад.

— Было такое! — повторил он. — Народ посадский, трудовой народ, рвется в мир, на Русь из вашей кабалы, и мы им в этом поможем!

— Не дай боже нам сей беды! — всхлипнул слезливо дряхлый верховник. И вдруг закричал запальчиво: — А мы с кем останемся? Кто работать будет?

— Ай-яй-яй! Вот горе какое! — насмешливо посочувствовал Виктор и обвел медленным взглядом верховников, словно на каждого указал пальцем. — Тебе здесь нравится, дед? — посмотрел он на дряхлого верховника. — Ну и сиди здесь, в лесочке, как дачник. А народ уйдет!

— Ранее в пень вас порубим, всех с головы на голову перепластаем! — закричала Нимфодора, стуча посохом в пол. — Тебе первому поганую голову напрочь!

— Да бейте их!.. Режь!.. Души!.. — заорали дико верховники. Они стаей кинулись на Виктора и Сережу, стиснули их в живом кольце. Они вопили, гнусили, визжали, рычали по-медвежьи: — Глотку им смолой залить!.. Ребра клещами переломать!.. На дыбу вздернуть!..

И вдруг крики, рычание, визг разом смолкли, и кольцо горячих, потных тел распалось.

В дверях стоял Памфил-Бык.

Он был в синей ферязи и мурмолке с золочеными кистями, свисавшими на плечо. Но Сережа сразу узнал его:

— Витя, гляди, юродивый с нашей Забайкальской! Виктор молча крепче прижал к себе брата. Ни на кого не глядя, братчик сел на свободный табурет. Сказал брезгливо:

— Духота и вонь у вас, как в берлоге. Окно откройте!

Душан подбежал к окну и распахнул его. Виден ста! месяц, висевший над тайгой, и слышны стали шум, говор, крики, песни осадного табора, обложившего Детинец.

— Слышите? — быстро и радостно вытянул Виктор руку к окну. — Восстал народ! А вашему царству конец!

Тяжело ступая, медленным, давящим шагом Памфил подошел к летчику. Сказал спокойно, без раздражения:

— Напишите капитану Ратных, чтобы он снял осаду с Детинца.

— Осадил Детинец не капитан, а посадские люди… — ответил Виктор.

— Чепуха! — оборвал его братчик. — Быдло не осмелилось бы на восстание. Это ваша работа, советских. А если откажетесь написать, завтра на рассвете я повешу вас и вашего брата на стенах Детинца. — От возбуждения братчик вздрагивал всем телом, как от озноба. — Не напишешь? — И, понизив голос до шепота, снова спросил: — И не полетишь со мной? Не передумал, летчик?

— Плохо ты, бандита советских люден знаешь! Памфил в бешенстве сорвал с головы мурмолку и замахнулся на летчика. Но братчика опередила Нимфодора. С. неожиданной быстротой она подбежала к Сереже и, нагнувшись, заговорила быстро и ласково: