— Покричи, внучек, своим мирским с детинской стены. Покричи, родимый. Скажи им, пущай они посадских от Детинца уведут. И будем мы снова жить в мире да в радости. А я тебе за это коврижку медовую дам, сахарку дам. Покричи, ангелочек, покричи!.
Сережа, прижав к губам сжатый кулак, чтобы не заплакать, с ужасом смотрел на зловещую старуху. А она, надвинувшись на мальчика, дыша ему в лицо вонью гнилого рта, хрипела:
— А не будешь кричать, Суровцу тебя отдам. Руки твои в суставчиках хрустнут, клещами ноготки твои вырвут и огнем подкурят!
Голова Виктора медленно закружилась от нахлынувшей слабости. Капли пота текли у него по вискам. Он чувствовал, как дрожит плечо прижавшегося к нему Сережи.
— В остатний раз спрашиваю: покричишь? — выдохнула старица.
Сережа вдруг рванулся из объятий брата и крикнул старице в лицо:
— Фиг с маком! Сама кричи, если тебе надо! Понятно?
— Сережа! — испуганно и восхищенно вскрикнул Виктор.
— Удавлю, гаденыш! — прохрипел Памфил-Бык. Он бесцеремонно оттолкнул Нимфодору и, схватив концы Сережиного выгоревшего пионерского галстука, начал медленно наматывать их на кулак, притягивая мальчика к себе.
Виктор кинулся на братчика и ударил его локтем в грудь. Памфил ответил быстрым ударом в подбородок и ударом ноги в пах. Виктор сгорбился, постоял, полузакрыв глаза, и вдруг с силой обрушил на голову Памфила стоявший на столе тяжелый железный подсвечник. Но попал не в голову, а в плечо. Братчик застонал, бешено скрипнув зубами. На помощь к нему бросился Душан. Посадник мелко крестился, старица выставила угрожающе острый конец посоха.
Верховники повскакали с лавок и медленно, неслышно, как подкрадывающаяся волчья стая, двинулись налетчика. Сейчас бросятся, исполосуют ножами и выбросят собакам. Виктор прикрыл собой Сережу и поднял подсвечник.
— Ну, кто хочет? Подходи!
3
Верховники остановились и попятились. Их остановил не подсвечник в руках летчика, а звук легких, быстрых шагов. В Крестовую палату вбежала Анфиса, схватила Сережу и сверкнула глазами на Памфила:
— Не тронь младеня, убивец!
Братчик не удивился и не растерялся. Он улыбнулся вежливо и тонко:
— Мне понятен ваш благородный порыв, мадемуазель. Этот мальчик брат вашего жениха, может быть, уже и мужа. Но, как мне известно, по законам Ново-Китежа вас, будущую старицу, за такие амурные дела должны бить кнутом на базарной площади.
Верховники оторопело переглянулись и засопели. У посадника отвалилась нижняя челюсть. Анфиса вскинула гордо голову. В глазах ее были гадливость и презрение.
— Батюшка, и ты, старица пресветлая, и вы, верхние люди, — смиренно поклонилась она всем, кого назвала, — на вас ляжет кровь младенца сего. Будет он мертвенький приходить к вам по ночам, на постелю сядет, кровью вас закапает! — — Голос девушки дрожал мольбой и слезами.
— Замолчи, Анфиса! — испуганно замахал руками дряхлый верховник. — Экое говоришь, аж жуть берет.
— Я за его смерть перед богом в ответе буду! — торжественно проговорила старица. — Ваш грех, верховники, я замолю. И не пролью крови младенческой. Удавочка — смерть скорая. Захлеснут, дернут — и помчится его душонка в ад кромешный, к дьяволу в гости! И братца его родного заодно на ту же виселицу.
— И то! — обрадовался и приободрился дряхлый верховник. — Коль старица на себя сей грех берет, удавить его, дьяволенка!
— Погоди, премудрая, и вы, лучшие люди ново-китежские, погодите! — решительно перебила их слова Анфиса. — Души наши ты, старица, спасешь, а жизнь нашу? А ежели посадские Детинец на растрюк возьмут, что они за убийства эти с нами сделают? За смерть младенца и брата его? Головы нам отрубят — это еще милостиво. А коли сначала руки и ноги отсекут или на кол посадят?
— Наземь сшибут, да еще и ногой придавят, — послышалось со скамей верховников. — Как баранов зарежут.
— Бараны и есть! — с презрением посмотрела Нимфодора на своих советников. — Уперли бороды в брюхо и знай сопят. Какой же ваш приговор будет?
Верховники нерешительно переглядывались. Один из них, осмелев, сказал:
— Погодить надо с виселицей. Неизвестно, как дале дело обернется.
А другой кивнул на открытое окно:
— Вон они! Слышите?
— Испугались, отцы? — со спокойным бешенством спросил Памфил.
— Ты, милостивец, не серчай, — заговорил робко верховник, тучный, огромный, похожий на гору мяса и жира. — Ты что, взял да ушел. А мы куда подадимся? В осаде вот сидим. Убежали бы на Русь, да ты сам говорил, что ждет нас там горшая беда, комиссары красные.
— Я так мыслю, — заговорил бельмастый верховник, — дать надобе посадским чертеж ходов прорвенских. Не все уйдут, кои и останутся. Лучше рукавом щель заткнуть, нежели целым кафтаном.
— У вас есть чертеж Прорвы? Так дайте самое лучшее решение вопроса, — насмешливо посмотрел Памфил на верховников. — Нет у вас чертежа, а к чужому добру руки не тяните, по рукам получите! И вот о чем подумайте, отцы. Уйдут посадские из Ново-Китежа, тайну прорвенских троп откроют, а на их место придут сюда из мира антихристы, красные комиссары. Любо?
Стоны и причитания раздались на скамье верховников.