Сказание о пальме

А положение на фронте становилось все тяжелее. Развал в армянских частях усиливался с каждым днем. Дезертирство становилось массовым. 20 июля комиссар 3‑й бригады Микоян сообщил, что бригада без боя оставила Шемаху. «Вопреки моим усилиям, — писал он в рапорте, — по приказу Амазаспа отошел обоз, а за ним постепенно двинулась пехота. Виновники должны быть преданы суду».

В это время начальник связи армии Эйжен Берг с отрядом связистов прокладывал телеграфную линию между Шемахой и селением Маразы. Он уже почти заканчивал работы, когда началось отступление бригады Амазаспа. Жители села Маразы и Воронцовки организовали отряды и выступили навстречу туркам. Они послали Амазаспу сообщение, что им удалось остановить турок, и попросили прислать подкрепление. Но Амазасп, оставив их просьбу без ответа, продолжал отступать. Берг, узнав об этом, сам бросился с кучкой связистов к крестьянам Маразы и стал пулеметным огнем рассеивать наступающие цепи турок...

В конце этого дня в Баку поступило еще два тревожных сообщения. В первом из них Бичерахов извещал, что деморализация армии и отсутствие помощи заставляют его снять с себя ответственность, он временно передает командование армией Аветисову и просит назначить нового командующего. Одновременно Бичерахов требовал прекратить выступления против приглашения англичан, ибо это «дезорганизует фронтовые части».

— Ну и черт с ним! — кричал Фиолетов. — Теперь у нас есть свой полковник! Назначим командующим Григория Константиновича!..

Шаумян вопросительно посмотрел на Петрова.

— Я не боюсь ответственности, но... Уж если Григорий Николаевич, зная этих амазаспов и бичераховых как облупленных, не сумел заставить их воевать...

А Корганов сказал:

— Я думаю, что дашнакские части так стремительно отступают сюда не только потому, что устали. Их командиры хотят быть поближе к Баку, где в эти дни решается вопрос о власти. Поэтому, если менять, то уж весь командный состав...

— Правильно! — согласился Шаумян. — Как это ни печально, но придется оставить Аветисова командующим. Григория же Константиновича лучше назначить военным комиссаром Бакинского района, чтобы он организовал вместе с вами оборону Апшерона.

— А насчет командного состава все же надо еще раз напомнить Москве, — сказал Петров. — Раз нет войск, пусть хоть пришлют командиров, которыми можно заменить здешних сволочей!

— Что ж, попробуем, хотя я не верю, что это поможет, — сказал Шаумян и тут же набросал новую телеграмму:

«Обещанный оперативным отделом дивизионный комсостав прошу направить незамедлительно. Кроме того, необходимы войска. Главный контингент наших войск — вначале храбро сражающиеся армянские части — деморализован в результате трусости командного состава и английской агитации. Необходимы свежие силы из России и политически надежный комсостав. Особо прошу поторопиться! Шаумян».

Второе же сообщение было частное: в бою с турками убит Илья Игнатов, кинувшийся первым в штыковую атаку. В приемной Шаумяна трое — Анна, Ваган и Анвар — сидели, сраженные горем, не тая слез...

В то время как фронт разваливался в результате предательских действий дашнаков и Бичерахова, правые партии усилили агитацию за приглашение английских войск. Они распускали слухи, что у Денстервиля в Персии 16 тысяч войск, тысячи автомашин и огромное количество продовольствия, уверяли обывателей, будто в индийских частях есть обезьяны, обученные стрельбе из пулеметов...

Григорий Петров на фронте, пытаясь поднять боевой дух деморализованных частей, провел несколько отчаянно храбрых атак против турок. Но сил у него было слишком мало, и изменить положение к лучшему, конечно, не удалось.

А в Баку военревком готовился провести чистку флотилии. Открыто сделать это сейчас было невозможно: большевики-каспийцы были все на фронте, хозяевами положения на флотилии остались эсеры, которые опирались на мародеров, мешочников и прочую шваль.

Эсеры внимательно следили за каждым шагом военревкома и решили сами перейти в наступление. 23 июля перед гостиницей «Астория» завизжали тормоза автомашины, из нее вышли эсеры: лейтенант Ермаков с канонерской лодки «Астрабад», мичман Лямлин из штаба флотилии и матрос Тюшков из береговой радиостанции флотилии. Они ворвались к Шеболдаеву.

— Почему прибывшую морскую роту не отправляете на фронт? — без всякого предисловия начал Тюшков.

Шеболдаев ответил спокойно:

— Вы, братцы, не бузите тут: кого и куда направлять — это наше дело!

— Вот как?.. — орал Тюшков. — Наши братишки, цвет Каспийской флотилии, погибают за дело революции, а ваши балтийцы будут прохлаждаться здесь?

Шеболдаев медленно встал и, опираясь на сжатые кулаки так, что захрустели кости, задышал ему в лицо:

— Слушай, браток! Ты не на корабельном митинге и демагогию не разводи. «Наши... ваши»!.. Почему же ты и твои дружки не на фронте, где «братишки» проливают кровь за дело революции?..

— А-а... Вот чего вы хотите! — истерически завизжал Тюшков. — Мы на фронт, а вы тут захватите корабли — и делай с нами, что хочешь?! Не выйдет, господа большевики! Не выйдет, говорю я вам! Не выйдет!..