Сказание о Шарьяре

Только с западной стороны,

У подножья толстой стены

Виден каменный круглый ход,

И арык сквозь него течет.

Мыслью дерзкою смущена,

У арыка встала она

И глядит, закусив губу:

Не пролезть ли в эту трубу?

Тут проделки вспомнились ей

Молодых, бесшабашных дней:

Как распутничала она,

Как паскудничала она!

А к тому же с северных гор

Ветерок холодный подул,

Будто в спину ее толкнул —

Сразу смелость в нее вдохнул.

И старуха, была не была,

Раздевается догола,

В узелок одежду кладет,

А потом, в чем мать родила,

Понадеявшись на судьбу

Да на старческую худобу,

Лезет в каменную трубу.

Но старухе не повезло —

Слишком тесным было жерло:

Голова пролезла в трубу,

И спина пролезла в трубу,

А как только до бедер дошло,

Стало ей совсем тяжело.

От натуги она кряхтит,

И в испуге она пыхтит:

Влезло туловище в проход

И застряло — ни взад, ни вперед!

Жаль, что некому было взглянуть

На старухин плачевный вид —

На неслыханный срам и стыд:

Кто-то глухо в трубе рычит,

Голова и спина не видны,

Только зад снаружи блестит.

И могло бы на первый взгляд

Показаться со стороны,

Что во рву, у самой стены,

Две большие дыни лежат.

А тем временем с равных сторон

Налетела туча ворон:

С берегов, где течет Едил,

Прилетело двадцать ворон,

С берегов, где течет Жайык,

Прилетело тридцать ворон,

Вон летят еще пятьдесят,

Вон летят еще шестьдесят,

Собираются в стаю они

И от голода громко галдят,

Отыскать добычу спешат

И над городом с криком кружат,

Вдруг глядят: у стены крепостной

Две большие дыни лежат!

Налетели вороны гурьбой

На старухин несчастный зад

И полакомиться хотят,

И по ягодицам долбят.

А старуха кричит: «Вай-вай!»

И ногами сучит: «Вай-вай!»

Но напрасно пятками бьет —

Не отгонит вороньих стай.

Их голодные клювы тверды,

Как железные кетмени,

Кожу до крови рвут они,

Клочья мяса клюют они,

А старуха из темной трубы

Все истошней вопит: «Вай-вай!»

Но проклятья ее и мольбы

Заглушает вороний грай.

Так старуху бог наказал

За бесстыдство и за обман!

Как лиса, угодив в капкан,

Умерла бы она от ран,

Но, как видно, помог шайтан:

Услыхал он ее мольбу,

Пожалел он свою рабу

И от птиц беспощадных спас,

От ворон кровожадных спас —

Протолкнул ее сквозь трубу.

Очутившись с другой стороны

Крепостной высокой стены,

Вся ободранная, в крови,

Кое-как оделась она,

Отдышалась, пришла в себя,

Лишь тогда огляделась она.

И хромая на каждом шагу,

И вздыхая на каждом шагу,

Утирая слезы и грязь,

От досады и боли кривясь,

Через город она поплелась.

Вот с чего, дорогие друзья,

Время новых бед началось:

В мирный город проникло зло —

Грязной нищенкою вошло

И за дело тотчас взялось.

Не напрасно старуха клялась

Девяти госпожам своим,—

Нанести коварный удар

Собирается сразу двоим:

Берегись, могучий Шарьяр,

Берегись, голубка Анжим!

Знатоком своего ремесла

Эта ведьма недаром слыла:

Многих, многих она извела,

Натворила немало зла,—

Уж кого невзлюбит она,

Как-нибудь да погубит она!

Юность Шарьяра и Анжим. Песнь вторая.

О том,

как хитроумная старая колдунья

сумела проникнуть во дворец Шарьяра

и как впервые

узнал от нее молодой богатырь

о луноликой владычице восточной страны,

о волшебной птице

и о заколдованном городе Тахта-Зарин

Был красив и светел просторный зал —

Тридцатидвухколонный, узорный зал,

Где в кругу соратников и друзей

Молодой властитель их восседал.

Был красив и светел лицом Шарьяр,

Слыл невиданным храбрецом Шарьяр,

Знали все: он душой справедлив и чист,

Но, как молния, грозен его удар.

Молод был Шарьяр, а уже успел

Совершить немало геройских дел,

Был он сердцем горяч, как степной пожар,

Беспримерно могуч, безрассудно смел,

Был в любых состязаньях неутомим,

На забавы и выдумки неистощим,

Но сегодня, понурясь, Шарьяр сидел,

Будто туча, нахмурясь, Шарьяр сидел

И, рукою голову подперев,

То ли в сердце копил непонятный гнев,

То ли смутных дум не мог побороть —

На своих сподвижников не глядел,

Ни словечка молвить им не хотел.

И не ведал никто из лихих бойцов —

Молодых, отчаянных храбрецов,

Что томит их владыку с недавних пор,

Почему сидит он, потупив взор.

А Шарьяр все молчал, неподвижен, угрюм,

И никто не знал его тайных дум:

Был таинственным сном богатырь смущен,

Но стыдился — скрывал от друзей свой сон.

Третью ночь не спал молодой герой,

Третью ночь подряд — перед самой зарей —

В полусне появлялась сквозь легкий дым

Тонкобровая девушка перед ним:

Проплывала облаком золотым,

Ослепляла обликом молодым,

И дрожал богатырь, замирала душа,—

Так была эта девушка хороша!

Райской пэри красивей она была,

Юной розы стыдливей она была,

Руки к ней протягивал богатырь,

Но газели пугливей она была,

И опять приближалась, нежна и горда,—

Он красавиц таких не видал никогда! —

С каждым мигом она становилась светлей,

С каждым мигом ему становилась милей,

И светилась родинка между бровей,

Будто в небе — утренняя звезда.

И не ведал могучий, откуда она —

Эта дева его потаенных снов,

Только знал: несравненное чудо она,

Ради встречи с ней он на все готов!

Но живет ли она только в дивных снах

Или можно ее наяву найти?