Литовцы защищались отчаянно, и немцы никак не могли взять замок, пока одному рыцарю не пришла мысль зажечь его деревянные стены посредством стрел, обмокнутых в горючий состав. Это удалось, и замок запылал во многих местах. Тогда осажденные, видя, что спасения нет, решили умереть все до единого. Они сложили огромный костер и сожгли на нем все свое имущество; потом начали избивать отцы своих детей, мужья своих жен и бросать их в тот же костер. Затем литовские мужи разделились по двое и один другому вонзали мечи прямо в грудь. Оставшиеся еще в живых протягивали свои шеи под топор одной старой жрицы; наконец, исполнив свое дело, и она бросилась в пламя; все это совершалось под наблюдением Маргера; когда же избиение окончилось, он заколол собственную жену, скрытую им в подземелье замка, а потом покончил и с собою.
Конечно, при такой необыкновенной ревности к язычеству со стороны своего народа Гедимину было затруднительно самому креститься, но лично он имел двух русских православных жен (Ольгу и Еву) и не препятствовал детям не только устраивать христианские браки, но и креститься.
При этом в деле устройства браков своих детей Гедимин проявил необыкновенное искусство, приобретя ряд родственных связей, посредством которых он или подготовлял присоединение к Литве новых русских областей, или получал важных союзников. Своего сына Ольгерда он женил на Марии Ярославне, дочери витебского князя, не имевшего сыновей, почему Ольгерд и получил впоследствии Витебск; другого сына Любарта он женил на внучке Юрия Львовича, князя галицко-волынского, одну свою дочь Айгусту он выдал за старшего сына Иоанна Калиты Симеона, другую – за Димитрия Михайловича Грозные Очи, убитого в Орде, третью – за Казимира Великого, короля Польского, а четвертую – за того Болеслава-Юрия, который был последним князем галицко-волынским и отравлен в 1340 году.
Сам Гедимин умер в 1341 году, так же как и Иоанн Калита. Он был убит при осаде одного немецкого замка. Сыновья свезли его тело в Вильно, и оно было торжественно сожжено вместе с конем, любимым слугою и тремя пленными немцами, по литовскому обычаю, схожему с древнерусскими и скифскими.
Таким образом, одновременно с собиранием Руси, начавшимся на северо-востоке – под рукой Москвы, шло уже сильное собирание западной и южной Руси – Литвой. Конечно, эти две силы должны были весьма скоро столкнуться между собою из-за пограничных друг к другу областей.
По смерти Калиты его дети – Симеон, Иоанн и Андрей, а с ними и все русские князья, по обычному порядку, отправились в Орду утверждать за собой свои отчины, причем князья – ярославский, тверской и суздальский – прямо пошли искать великого княжения. Однако хан, памятуя хорошее поведение покойного Калиты, не только отдал великое княжение Симеону, но дал в своем ярлыке клятву за себя и детей своих укрепить великое княжение за потомками Калиты; мало того, «все князья русские были отданы
Таким образом, благодаря «мудрому смирению» московских князей сами татары давали им власть над остальной их братией, и исполнилось то, против чего так восставал Мстислав Храбрый, обривая голову и бороду послу Андрея Боголюбского и наказывая передать Андрею, что князья ему не подручники.
Летописец рассказывает, что двадцатитрехлетний Симеон, которому все остальные князья не замедлили дать прозвание Гордый, созвал их и напомнил им, что Русь была только тогда сильна и славна, когда князья беспрекословно повиновались старшему, и что теперь только таким же беспрекословным повиновением ему, Симеону, они могут освободиться от татарского ига.
И князья, может быть, скрепя сердце, повиновались ему; Тверь не думала больше о борьбе, причем князь ее, Всеволод Александрович, отдал сестру свою Марию за Симеона, когда он вздумал вступить в третий брак, потеряв первую жену Айгусту Гедиминовну и разведясь со второй – Евпраксией Феодоровной Смоленской[30]
; другой же тверской князь женился впоследствии на дочери Симеоновой. За невестой Симеона, княгиней Марией Александровной, ездил в Тверь боярин Андрей Кобыла, родоначальник ныне благополучно царствующего дома Романовых.Возвратившись из Орды, Симеон должен был привести под свою волю Господин Великий Новгород. Новгородцы, еще при жизни Калиты, не желали признавать над собою главенства Москвы и призывали к себе даже сына Гедиминова Нориманта, весьма, впрочем, недолго у них сидевшего. Теперь Симеон, конечно истощив свою казну в Орде, справедливо желал, чтобы и новгородцы участвовали в этих расходах, и послал в богатый Торжок за сбором дани.
Это вызвало неудовольствие, особенно среди новоторжских бояр; по их наущению послы Симеоновы были закованы и посажены в тюрьму, а в Новгород послали за ратной помощью, зная, что великий князь не оставит этого самоуправства без наказания.