Скажи Алексу, чтобы не ждал

Дождь за окном стучит так громко, что выстрелов почти не слышно – или, возможно, уши слишком привыкли к этому звуку. Как бы то ни было, советских солдат нельзя обвинить в том, что они облегчают жизнь врагам. Партизаны продолжают взрывать поезда со снабжением – быть может, даже хорошо, что Ганс запасся жирком. Скоро Хуберту и Алексу прибавится работенки, однако ни работа, ни дождь не мешают Алексу проводить каждую свободную минуту на улице, с Нелли и Валей, с Дмитрием и Андреем. С его людьми. Как несправедливо! Даже если Ганс научится скакать на лошади как казак, пить водку и без остановки горланить русские песни, ему никогда не стать одним из них, он навсегда останется европейцем, «немцем до мозга костей». Возможно, Алекс чувствовал себя так же, когда был в Германии. Странная, даже пугающая мысль.

– Ты всегда хотел стать врачом? – внезапно спрашивает Ганс, обращаясь к Вилли.

Он хочет говорить, не важно с кем, не важно о чем. Никто не может ему помешать, никто его не осудит: главный врач инфекционного отделения срочно уехал, взяв с собой других ассистентов. То, что Ганс с Вилли остались дежурить на станции, – это чистая формальность. Время от времени проводятся проверки, кто-нибудь приходит и орет: мол, у одного не причесаны волосы, а у другого форма не вычищена. Это нелепо, смешно, и все же на днях Ганс расплакался – в довершение унижения. Начальник кричал, Ганс лил слезы, а Вилли, к счастью, делал вид, что ничего не видит. В последнее время Ганс крайне эмоционален, раним, как юная девушка. Например, когда старшие врачи собирают своих подчиненных и читают лекции по медицине, словно находясь в уютной аудитории почтенного университета, настроение Ганса может мгновенно измениться от добродушия до ярости. Теория звучит хорошо и ужасно важно, приправленная множеством латинских терминов, однако на практике врачам не хватает самого необходимого. Хочется кричать, плакать или смеяться в зависимости от обстоятельств. По крайней мере, больничные койки уже прибыли – стоят аккуратными рядами, как сейчас стоят солдаты, которые скоро на них окажутся. Сегодня в палате дежурит одна-единственная русская медсестра. Растянувшись поперек четырех коек, она вяло листает старый журнал с картинками.

– Вообще-то я никогда особо не интересовался медициной, – отвечает Вилли. – Я хотел изучать языки или теологию, но потом медицина показалась мне полезной, учитывая… ситуацию.

– Войну?

Вилли кивает:

– Лучше лечить, чем убивать, верно?

– Ты тоже не сторонник бессмысленных убийств? – спрашивает Ганс, сразу понижая голос. Медсестра не понимает ни слова по-немецки, однако они привыкли к тому, что для особых разговоров существует особый шепот.

– Не сторонник войны и не сторонник политики Гитлера, – шепчет Вилли.

– А когда-нибудь был? – спрашивает Ганс.

– Никогда.

Оглянувшись по сторонам, Вилли лезет в карман своего врачебного халата. Достает сигареты и спички – курить в палатах строго запрещено, однако пустым койкам это не сильно повредит. Ганс следует примеру Вилли, они сидят друг напротив друга и курят, до чего хорошо, до чего успокаивающе занять руки чем-нибудь помимо несчастного карандаша. В отдалении раздается громкий взрыв, медсестра резко садится и замирает, как настороженный зверек, однако уже через мгновение снова впадает в летаргию.

– Русские развивают бурную деятельность, – бормочет Ганс, – нужно быть настороже.

Вилли пожимает плечами:

– К сожалению, они никогда не смогут воспользоваться своими преимуществами в полной мере.

– К сожалению? – Ганс снова хватает карандаш и шутливо грозит им Вилли: – Скажите, товарищ, вы случаем не большевик?

– Хуже того, – отвечает Вилли, – я ревностный католик.

Ганс со смехом откладывает карандаш в сторону.

– И кстати, всегда им был, – добавляет Вилли.

– Если бы мы встретились десять лет назад, я бы тебе навалял, – шутит Ганс.

– Ты мог бы попробовать.

Ганс снова смеется, Вилли тоже, но быстро замолкает и, резко посерьезнев, оглядывается по сторонам. Медсестра по-прежнему поглощена своим журналом.

Вилли подается немного вперед, заговорщически берет Ганса за плечи и шепчет:

– Я до сих пор общаюсь со своими тогдашними приятелями. Ну, знаешь, с католиками, людьми, которые невысокого мнения о нашем правительстве. Противников режима много, они по всей Германии, нужно только их найти, объединить…

В следующую секунду дверь распахивается, и в помещение вваливаются три десятка солдат. Они только что прибыли с родины, и первым делом их отправили на прививку. Ганс и Вилли дружно достают шприцы. Ганс никак не может сосредоточиться, он несколько раз ставит укол слишком больно и слышит недовольные бормотания.