Сказка – ложь…

Одиночество моё было сродни океану, столь же необъятно и так же порой порождало из глубин своих неведомых доселе чудовищ. В одной из магических книг вычитала я рассказ о том, как некий волшебник в далёкой стране нашёл способ создать сильнейший артефакт, что не только помогает своему владельцу предвидеть грядущее, но и может послужить заменой доброму другу: выслушать, показать проблему, коей сам человек не видит, и даже дать по-настоящему ценный совет. С той поры мысль о подобном предмете не шла у меня из головы. Но решиться на попытку сотворить его я не могла. Во-первых, как и все действительно сильные магические вещицы, он потребовал бы жертвы, притом немалой. Силы не любят хитрецов, и обмануть их не выйдет, попытаешься подсунуть дешёвку – возьмут вдесятеро дороже, так что жертвовать пришлось бы чем-то действительно стоящим, а такого в моей жизни и без того оставалось слишком немного. Во-вторых, требовалась живая кровь. И тут даже стадом быков обойтись бы не вышло, в книге прямо указывалось, нужен человек. Ну и, в-третьих, тот, чья кровь могла бы подойти для таких чар, должен был отдать её добровольно, из любви или верности, но ни в коем случае не под страхом и пытками. Это последнее условие делало задачу вовсе невыполнимой, ведь, даже если бы у меня нашёлся при королевском дворе хоть один столь преданный друг, разве смогла бы я своей же рукой оборвать его жизнь? Да и кто бы смог? Разве что тот, кто вовсе утратил черты человеческие.

Так проходили мои ночи и дни, в одиночестве, размышлениях и притворстве. Росла и опадала луна, лето сменяло весну, зима – осень, раз, и другой, и третий, но жизнь моя не изменялась и не двигалась, словно мошка в смоле, пока однажды не перевернулась внезапно с ног на голову и не рухнула затем, рассыпавшись в прах.

В ту пору мой муженёк, наигравшись в правителя и изрядно устав от сей роли, пристрастился снова, как в юности, к охоте. Неделями, бывало, пропадал в лесах в компании самых близких своих приятелей – трёх молочных братьев и трёх воспитанников. Возвращались они грязными, оборванными, но довольными и всегда с богатой добычей, а после каждый раз пировали, пили и веселились до упаду. Уж и места на стенах в пиршественном зале не стало, сплошь увешаны были они рогами, клыками да шкурами, а мой благоверный всё множил и множил свои охотничьи трофеи. Пока не наткнулся как-то раз на один особый, никем ранее не добытый.

Я-то поначалу ни о чём не догадывалась и не знала, какая беда ко мне подкрадывается, пока не раскрыл мне глаза рыжий Киган, единственный, как оказалось, достойный и верный человек в той навозной куче, что гордо звалась королевской крепостью.

Но что это я, в самом деле! Лучше расскажу вам всё по порядку!

А дело было так. Энгус, мой король-муженёк, в очередной раз отправился гонять зверьё со своими побратимами. Но то ли добыча в тот раз не баловала, то ли на короля просто блажь накатила, только забрались они аж к самой границе его владений. Там и решили разбить лагерь. Всё шло как обычно, пока в один из дней мой муж, увлёкшись преследованием несчастной лисицы, чей мех приглянулся ему в качестве добычи, не отбился от спутников да и не заблудился в сумерках.

Пробродив по лесу в одиночестве до самой ночи, вышел он в конце концов на неизвестную поляну, посреди которой обнаружилось некое престранное жильё – каменный дом, сплошь заросший вокруг терновником и дикой розой. Ночевать под луной в осеннем лесу незадачливому охотнику не больно-то хотелось, так что он решил прорубить проход к тому дому и скоротать ночь там, а наутро уже, как рассветёт, сложить костёр и дать сигнал своим людям, справедливо рассудив, что они его уже, верно, хватились.

Так он и поступил. А когда совладал наконец с дверным засовом и поржавевшими петлями да вошёл внутрь, обнаружил богато украшенные покои, а в них резное ложе из цельного дуба, а на нём лежащую без чувств юную красавицу.

Девица выглядела спящей и хоть дышала едва слышно, но кожа её была тепла, а члены гибки, чего не случается у мёртвых. Однако же ни шум шагов, ни голос, ни даже прикосновение гостя её не пробудили, что поначалу его весьма смутило.

Но отваги и безрассудства моему мужу всегда было не занимать, чего нельзя сказать о его уме, так что, осмотревшись, он решил всё-таки остаться в странном этом убежище до утра, как и хотел сначала. Разжёг огонь в остывшей жаровне, перекусил подбитым дорогою голубем, глотнул вина из поясного меха, разомлел, и тут взбрело ему в голову то, что обычно приходит на ум мужчинам наедине с юной красоткой. Недолго думая, этот проклятый кобель взобрался на ложе, к спящей девице под бок, да и попользовался ею всякими способами, какие только сумел выдумать. А та и бровью не повела, спала себе, как и прежде, не зная в своём забвении, что с ней приключилось.