Сказка о невесте Полоза

– Ничего, – развела руками Рыся. – Подумал богатырь, что привиделась ему дева или навкою была, или еще каким духом лесным. Покручинился дюжину дней и пошел к другой свататься.

– Эка беда, – пригорюнилась Марна.

– Не бери в голову! Все это – пустое, ведь нам до людских жизней дела нет. Куна хорошо знает, чем может обернуться любовь к добру молодцу. Вот походит годок в зверином обличье – забудет его.

Задумалась Змеевна, вспомнив печальные черные глаза Куны. Ревность и тоска, видно, сделали их такими.

– А нельзя ли оборотню с человеком остаться и чары с себя как-нибудь снять?

– Можно. Да только затея эта глупая, – с отвращением молвила Рыся. – Жизнь у людей скучна, бессмысленна. Сидят с утра до ночи взаперти, света белого не видя, боятся всего, по золоту чахнут. А я зверем рыскаю по лесам, на деревья взбираюсь, могу в горы уйти или лешего выследить…

– Значит, тебе по душе жизнь оборотня?

– Еще бы! – согласилась Рыся. – А чтоб человеком стать, нужно семь лет рядом с людьми прожить да звериный облик позабыть. И шкурку свою спрятать, чтоб не нашел никто. А коли отыщет твой благоверный и хоть слово с тебя спросит – не видать ему красной девицы боле. Тут же перекинешься зверем и уйдешь в лес.

– Чья же тогда Веса? – зардевшись, все же задала мучавший ее вопрос Марна.

– Моя, – со смехом отвечала женщина. – А если про отца спрашиваешь, то и сама не ведаю. Главное, что пригож он был – вон какая красавица растет!

– Пойдем играть, – тем временем дернула гостью за рукав боязливая девчушка.

– Пошли, – охотно согласилась девица, и они вышли на берег реки навстречу солнцу.

***

Так и не явился Кот-Баюн ни к обеду, ни к ужину, зато вволю набегалась Марна, как в детстве, когда гоняла с ребятней у опушки леса.

И покуда Куна с Рысей свежевали кроликов, стирали белье и прибирались в пещере, играла с Весой в прятки и в салки, да в другие забавы, ведомые, должно быть, только зверям диким. Прикипел к ней детеныш рысий: больше не кусался и не царапался, хотя и был диковатым. И стало Марне так хорошо-привольно, словно свободнее, чем она, не сыскать на целом свете. Без дела бродила она по берегу, вдыхала запах еловых веток и валялась в снегу…

– Надобно отправить ее восвояси, – нанизывая на веревку сухие грибы, предупредила Куна.

– Успокойся, сестра, в пещере нам всем хватит места.

– Не в этом дело. Погляди на ее руку! Видишь браслет змеиный? Неспроста его девица носит. А вон перстень сверкает Полозьим огнем. Это метка самого Змия Златого. И тому, кто тронет его добычу, худо будет.

– Все-то ты стращаешь, Кунушка. Никому не принадлежит наша гостья, а только самой себе. Коль захочет с нами остаться и звериную шкурку примерить, не остановит ее ни Змий, ни кто другой.

– Ах, Рыся, до чего же ты беспечна! – сетовала темноволосая сестра. – Не станет Змеевна с нами родниться.

На том и завершилась их беседа. Пришла пора разводить огонь ярче яркого да готовиться к празднеству Полнолуния.

Вдоволь набегавшись, лежала Марна с Весой в обнимку в сухой траве и перебирала пальцами тонкие пепельные кудри девочки.

– В кого ж ты такая пригожая?

– В себя, – со знанием дела отвечал ребенок. – Когда вырасту, станут у меня когти, как ножи, а зубы вот такие, а лапы больше того камня. А шкура белая, а ушки острые. И будет меня бояться лань, и косуля, и кролик, и куропатка!

И малышка показала наглядно, каким чудищем она вырастет.

Дивно стало Марне слушать это, ведь сидел пред нею ребенок человечий, а желал стать хищным зверем…

– Солнце садится, пора начинать, – позвала к пещере Рыся.

Там у входа уже потрескивал большой костер, в который женщины то и дело подбрасывали коренья да сухие лепестки. На всю округу разносился тягучий и сладкий аромат, от которого тяжелели веки и кружилась голова.

– Что это? – растерев в пальцах траву, спросила невеста Полоза.

– Зелье оборотней, – водя руками у огня, пояснила Куна.

Была она краше прежнего. Волосы украшала сухая веточка цветов, а запястья – браслеты чеканные. И только глаза делали лицо старше, мудрее, словно темная печать на чело наложена.

Вот Марна присела рядом с Рысей и стала вглядываться в костер. Полыхал он волшебными искрами, которые возникали сами по себе, кружили хороводом и улетали в небо. А еще вился над огнем сизый, густой, как смола, дым. Вплетался он девам в волосы, пропитывал ткань платьев, туманил глаза.

Глухо запела Куна, а Рыся подхватила, ловко вторя в такт мелодии кожаным бубном. Была эта песня чудесной и дикой, уводящей в лесную чащу с тем, чтобы скинуть навсегда опостылевшее человечье обличье, освободиться от бед и горестей.

Ветер вольный, ветер сладкий,

Девам косы расплетай,

На красу гляди украдкой,

Да запал не остужай!

Костерок, мой братец красный,

Сердце заревом буди.

Пусть любовный пламень страстный

Разгорается в груди!

Ай, река, шелковы волны,

Кожу белую ласкай

Под луною пылко-полной,