Сказки

Когда фея увидела, что они с Мухомором остались ни с чем (потому что феи не могут ничего сделать со смертными против их воли), то уселась в ричардову лодку и поплыла прочь, держа свою накидку вместо паруса. Вскоре она исчезла, и Ричард с Алисой остались вдвоем.

- Ты прогнал мою фею! - гневно крикнула Алиса. - Как я теперь попаду домой? Это ты во всем виноват, глупый, дурной мальчишка!

- Я прогнал не фею, а гоблина, - возразил Ричард.

- В любом случае, будь так добр, сядь с другой стороны дерева. Подумать только, что сказал бы мой папа, если бы увидел, что я тут с тобой разговариваю!

Ричард замолчал и начал думать, что делать дальше. Пока он думал, Алиса, не переставая, плакала.

- Давай поплывем к следующему дереву, - наконец предложил Ричард.

- Не хочу! - отрезала Алиса.

Тогда Ричард преспокойно спрыгнул в воду один и поплыл к своей цели, но тут же услышал за спиной ее крик: «Ричард! Ричард!» Этого-то ему и было надо. Он повернул назад, и Алиса спрыгнула в воду. С его помо­щью она плыла довольно сносно, и вскоре они добрались до следующего дерева. «А теперь к следующему», - сказал Ричард, и они поплыли к следующему дереву, а потом еще к одному, а потом к третьему. Каждое новое дерево было больше и толще предыдущего, и впереди виднелись деревья еще больше и толще. Так они и плыли от одного дерева к другому, пока перед ними не оказался такой большущий ствол, обогнуть который они уже не могли. Что же им теперь было делать? Оставалось одно: вскарабкаться по дереву вверх. Алисе стало жутко от одной этой мысли, но Ричард полез первым, а она последовала за ним, ставя ногу туда, куда и он, и то и дело цеп­ляясь за его лодыжку, и они медленно, но верно начали подниматься. Им попадалось множество сучков от обло­мавшихся сухих веток, да и кора была твердая, как каменистый утес, так что рукам было за что цепляться, а но­гам - на что опереться.

Они лезли так довольно долго и порядком устали.

- Ричард! - взмолилась Алиса. - Я сейчас упаду, честное слово! И зачем ты только повел нас этой дорогой?

И она снова заплакала. Но как раз в эту минуту Ричард ухватился за ветку у себя над головой, нагнувшись,

подхватил Алису под руку и держал ее, пока она не успокоилась. Вскоре они добрались до большого разветвле­ния и уселись отдохнуть.

- Видишь, как здорово! - весело воскликнул Ричард.

- Что здорово? - надувшись, буркнула Алиса.

- Ну как же! Есть где посидеть, отдохнуть минутку. Я ужас как устал.

- Какой ты все-таки эгоист! - воскликнула Алиса. - Если даже ты устал, представь, каково сейчас мне!

- Так же как и мне, - ответил Ричард. - Ты тоже устала. Но мы все-таки молодцы... Ой, смотри! Что это?

День уже померк, и ночь была так близко, что в сумеречной тени дерева все очертания стали зыбкими и не­ясными, однако в тусклом свете им все же удалось разглядеть в стволе углубление, а в нем - огромного рогатого филина в нацепленных на клюв зеленых очках и с книжкой в лапе. Филин не обратил на непрошеных гостей ни малейшего внимания и продолжал что-то бормотать себе под нос. О чем? А вот о чем: о книге, которую держал вверх ногами:

- Ужжжжжассссно глупая книжка! Ничего стоящего! Все вверх ногами! Глупая книжжжжонка! Сказано, будто филины не умеют читать! Да я хоть сзади наперед что угодно прочитаю!

- По-моему, это снова наш гоблин, - прошептал Ричард. - Но на прямой вопрос ему все равно придется ска­зать правду, потому что в Волшебной стране явную ложь говорить нельзя.

- Лучше не спрашивай его, Ричард! Ведь ты так сильно его стукнул!

- Он получил по заслугам, так что пусть платит мне той же монетой... Извините! А где тут выход? (он нароч­но не прибавил «Будьте так любезны» или «Скажите, пожалуйста», потому что тогда от прямого ответа было бы очень легко уклониться).

- Вниззззу! - просвистел Филин, даже не подняв глаз от книги, которую все это время читал вверх ногами - такой он был ученый.

- Честное слово? Честное слово старого, уважаемого Филина? - не унимался Ричард.

- Еще чччего, - прошипел Филин, и Ричард уже совсем подумал было, что никакой он не филин. Он продол­жал пристально в него всматриваться, как вдруг тот, не отводя глаз от страницы, проскрипел: «Спою-ка я пес­ню», и начал:

Мир, как я, никто не знает; это я докажу. Когда люди засыпают, я на ветке сижу. Я ужасно умный филин, всей ученых умней, Потому что я читаю лишь в ночи при луне. Потому что я читаю лишь в очках на носу, Только так всю мудрость мира я с собой унесу. Уххху-хху, ахха-хха, уххху-хху.

Я умею видеть ветер. Кто еще может так? Вижу сны, что прячет ветер в свой дурацкий колпак, Вижу я, как пролетая, он встает на дыбы И с ухмылкой выдувает их из носа-трубы. Десять тысяч слов и мыслей, что не схватишь умом, Я пишу-пишу чернилами и старым пером, Ахха-ххха, уххху-ххум - вот так ум!

Это ум, а не ученость - мне она не нужна. Ведь никто другой не видит, как наседка-луна, Каждой ночью до зари сидит на море-гнезде И высиживает лодки на плескучей воде, А когда ракушки хором запоют, как коты, По жемчужине пихает в им в раскрытые рты.

Уххху-ххум, вот вам ум, как нигде!