Сказки о мастерах

ниться не можешь?

179

- Стыдно. Знаешь, чем мы хвастаемся? Храбрые польские рыцари

напали на шесть солдат, пасших лошадей в ночном… Рубили сонных,

безоружных… Один всё-таки убежал. Зато захватили вражеский табун.

Ночные разбойники, а не рыцари! Добром это не кончится.

Я, как мог, успокаивал Михаила: война вообще дело грязное и

бессмысленное…

С утра и до ночи на фольварке шел пир горой. Панове перепились. Я

рано ушел из-за стола, но долго не мог уснуть, болела рана. Наконец на

рассвете провалился в крепкий сон, как погреб. Очнулся, почувствовав

на запястье что-то жесткое. Немолодой русский солдат вязал мне руки

верёвкой. Рядом другие уланы вязали сонную шляхту. Один Михась

успел схватить саблю и яростно рубился в углу с двумя уланами, пока

полковник Апостол не пустил ему пулю в лоб из пистолета…

Связанных, как баранов, пригнали нас в княжеский замок в Несвиже и

посадили на пол в большом зале.

Пришел полковник, ещё два офицера и писарь. Уселись за большой

стол, крытый зелёным сукном. Это был трибунал. Полковник разгладил

длинные полуседые усы и махнул рукой: - Давай первого!

Солдат подводил к столу очередного пленника, молодой офицер

спрашивал:

- Кто таков? Откуда? Кем был в легионе?

Писарь записывал. Полковник молча разглядывал человека, махал

рукой, и пленника отводили в правый угол. Только пятерых по жесту

полковника отвели налево: полковника Бурю, его ротмистров и ещё двух

шляхтичей, отличившихся особой жестокостью в ночном налёте.

Настала моя очередь. Ответив на те же вопросы, я ждал, что жест

полковника отправит меня направо, в Сибирь. Но полковник почему-то

разглядывал меня дольше, чем других. Потом он вынул из кармана

какой-то листок, заглянул в него и спросил:

- Вы уже сражались с русскими, пан Коллонтай?

- Да.

- Где же?

- Подо Львовом.

- Давно здесь?

- Три дня.

- И снова воюешь с нами. Налево.

И меня отвели налево. Это значило: смерть. А что я мог сказать

полковнику? Что не участвовал во вчерашнем налёте? Но ведь случайно.

Хотел участвовать… Моё имя мог назвать только князь Радзивилл. Но

тогда мне было не до ненависти к этому подлецу. Я сел в углу и начал

молиться.

От всего сердца я просил Матку Боску Ченстоховску не о жизни, не о

спасении, нет. Кто я такой, чтоб Царица Небесная стала спасать меня?

Только б моя Евуня, моя Пани не вошла в зал, не увидела меня плен-

ником, осуждённым на смерть.

180

- Дева Пречистая, проводившая Сына на смерть и мученья! Отведи её,

не надо ей видеть это! Когда-нибудь потом, не сразу, узнает она

случайно о моей гибели! – Должно быть, я плохо молился.

Ева вошла из боковой двери и легко, как ветерок меж листьев, прошла

между пленными к столу и пригласила господ офицеров обедать. Она не

смотрела по сторонам, и мне казалось, что она меня не заметила. Я

ошибся.

Скоро пришел солдат и провёл меня в библиотеку. Полковник

Апостол стоял у высоких шкафов с книгами, а в стороне, опираясь на

спинку старинного кресла, стояла Ева. Она была бледна, как снег.

Полковник мрачно посмотрел на меня:

- В последнем бою участвовали?

- Нет.

- Зачем Вы приехали сюда, и что делали в эти дни. – Я рассказал.

- Мне доложили, что именно вы подстрекали местную шляхту к

нападению.

- Это ложь.

- Готовы ли Вы дать клятву никогда, ни при каких обстоятельствах, не

поднимать оружия против России?

- Готов.

Полковник протянул мне Евангелие, и я поклялся. Никогда в жизни я

не нарушил этой клятвы.

- Я ошибся, – сказал Апостол. – Этот юноша не заслужил смертной

казни. Но, наряду с другими мятежниками, он заслужил Сибирь.

- Простите его, пан Данила, прошу Вас, – сказала Ева.

Полковник помолчал. – Хорошо. Я готов простить его. Но что Вы,

пани Ева, ответите на мою просьбу?

И Ева прошептала: - Я согласна.

- Поблагодарите мою невесту, пан Коллонтай! Вы свободны.

Такой страшной ценой Ева спасла твоего отца от смерти и от Сибири.

IV

Женский почерк

В Несвиж прибыл уланский полк русских. Офицеры поселились в

замке. Их бесцеремонность постоянно бесила пана Ксаверия. Особенно

раздражал его полковник, пан Данило Апостол.

- Хлоп! Пся крев, - Ругался пан Ксаверий наедине со мной. – Его дед

был крепостным у моего деда, а нынче я должен ему кланяться!

Но встречая русских, он выказывал отменную учтивость.

Офицеры обедали за нашим столом и наперебой ухаживали за мною.

Только полковник словно не замечал, что рядом с ним сидит молодая м

прелестная дама. Его равнодушие задело меня.

- Пан и смотреть на меня не хочет! Ладно…

Я стала к нему приглядываться. Полковнику Апостолу было тогда

около пятидесяти. Он был невысок, но плотен. Его фигура, казалось,

181

была налита могучей, бычьей силой. Как-то, при мне он, шутя завязал

узлом толстую железную кочергу. Полковник был вдов. Скоро я нашла

его слабое место: пан Апостол был украинец, и всё, что касалось его

нации, очень его задевало.

Нянька моя была родом с Украины, и я с детства запомнила многие из

её тягучих песен. Как-то вечером, за фортепьяно, я запела: