Сказки про Россию и не только - 2

То присказка. А сказка впереди. Из мужиков там был только батюшка-государь. И того проняло. Разожглись его чресла, сидит, ноздри раздувает, заморские духи обоняет. Царь, в офенях, всякого видал. И про любовь мужскую не понаслышке, своими глазами в дороге не раз видел. Только самого ни разу не потянуло: какое в мужике удовольствие, волос дикий да срам немытый. Что с самим собой этим делом заниматься. Ни радости, ни памяти.

А офени таку любовь "мимоходом" величали. Мол, Господь наказал пастуха иудейска за то, что семя зря проливал. Вот и придумали иудеи, как наказания избегнуть: иной ход, не бабий, искать. А от них зараза эта по всем царствам-государствам расползлась.

При батюшке нашего царя за такое на кол сажали, а только после войны работников в царстве поубавилось, и негласно царь распорядился: самим с такими мимоходниками дел не иметь, но и их как бы не видеть.

Если тайком да тишком, да не с детьми малыми, а по согласию да воле обоюдной, пущай... От нас не убудет. Хоть и не прибудет. Детишков то от них не дождёшься. Из мимохода детишки не вылазят...

У царя на примете да под строгим глазом даже во дворце один такой имелся. Псарь Ерошка. Погань, конечно, а как псарь - незаменимый. Собаки его любили, да и держал их в сытости да в труде. Дня не проходило, чтобы с собаками тот псарь на охоту в ближний лесок не пошёл.

А уж на настоящей охоте, да на парфорсной... Цены ему не было.

Что лису, что зайца, что оленя, что медведя, что волка - те собаки любого добудут и в нужное место пригонят. Мастер, как англы говорят. А они, немытые, в охоте толк знают...

И уж было сам надёжа-государь пуститься в пляс да в верчение вкруг королевича собрался. Уж, прикрыв глаза, видел он щёки бархатные да руки белые гостя дорогого, как влетела хиусом в залу царевна. Влетела, оторопела, а потом во всю силу как завопит: "Альберт! Алечка! Приехал, наконец!"

И за руки королевича хватает да к отцу ближе влечёт. И, на франкский манер батюшку папа называя, тараторит: "Ты представляешь! Мы в Афинах год с ним архитектуру изучали! Он столько знает, столько умеет! Папа, ты должен нашему гостю оказать почёт и уважение! Алечка, сердце моё, как я рада тебе!"

А сама уже его на крылечко тянет, поговорить о своём, о девичьем, а у самой глазки горят, как у рыси лесной. И дрожит будто вся...

Царь кулаки сжал, да так, что ногти мозоли от меча прокололи и кровь закапала. Проскрипел глухо: "Гостю горницу лучшую, мёда стоялого да брашна всякого побольше. А ещё псаря Ерошку позовите!" И ушёл тяжкой поступью в покои.

Ерошка недолго у царя пробыл, вышел с улыбкой загадочной и побежал влюблённых (а тут сомнений быть не может: королевич на царевну как кот на сметану смотрел, только что глаза свои языком не облизывал) разлучить и царское поручение исполнить. Для собственного удовольствия, кстати.

Ушла царевна со слезинкой на ресницах по отцову зову, а псарь стал королевича сладкими заедками угощать, мальвазию предлагать, да руку на спину ему ненароком класть.

Смутился королевич: не ждал в царстве италийских отношений. Это там, у них, норма. Специально бани-термы для такого построены. А тут же дух русский, тут такое невместно!

Побурели щёки у королевича, напряг он спину, и улетел псарь Ерошка прямо в терновый куст.

Выбрался исцарапанный, да царю и доложился: так мол и так, не из наших этот королевич. По женской он части.

Царь потом припомнил ему это "не из наших". Неча царей классифицировать! Дарвин нашёлся! И отправил Ерошку послом к арабам. Те к мимоходцам люты. Где теперь бывший псарь, даже собаки не ведают. Исчез. Наверное, по пути в италийскую землю свернул... Где и затишился.

Делать нечего, надобно играть свадебку.

Сидит грозен царь на пиру чернее тучи, губы лосиные не ест, свои кусает. Зелено вино не пьёт, не поёт - не пляшет.

У многих челядинов душа в пятки ушла.

А у домоправительницы, что закупками вина ведала, так и вовсе отлетела. Половину денег ведь прикарманила, старая. Ходи вот теперь без души. Без души и деньги без надобности.

Потом, через сколько-то лет, она на остров один уехала. Там таких много. Чёрные все, бесовское отродье... Бродят по ночам, свежие мозги ищут. И домоправительница бывшая с ними. На кладбище в склепе живёт. А ты не воруй казну государеву! На вас, воров, никакой казны не напасёшься!

Пировали, как и положено, три дня. Ложек сломали немерено, баянов порвали три дюжины, Бояну подбили глаз, цимбалист застрял раздувшимися от жира пальцами в цимбале, плясуны по семь пар сапог стоптали, благо сапоги казённые, скоморохи представили заморскую пиесу "Матильда" про грешную любовь некого государя к плясунье; выпили и съели всё, что на столах было, пошли на кухню и ещё принесли. Мальвазию с мёдом мешали вяленым ершом; говорящую щуку упоили, вылив в колодец бочку, а закусить ей пареной репы дали.

С тех пор у щуки присловье: "Проще пареной репы". И передёргивается вся, аж колодец гудёт.

Текло по усам. По лапам. По хвостам. Это так, личное...