Яга удовлетворилась объёмом васильевой печени (такая у его печени была фамилия, министерская) и, усадив Василия в бадейку, прикрыв её крышкой и положив гнёт (тоже из невидимок-неопределимок, но гнул всегда изрядно, в двенадцать колен с поворотами, так что уши вяли, а вяленые уши - первейшая закусь), пошкандыбала топить печь.
Печь, чтобы не быть утопленной, самовоспламенилась изнутри и весело, демонстрируя оптимизм и веру в будущее, затрещала поленьями. Поленья рыдали смоляными слезами, гармонируя с грустным настроением Василия, свернувшегося в бадейке, накрытой крышкой, придавленной гнётом.
Гнёт гнул, уши вяли, электрики качались в проводах, вызванивая звеньями страховочных поясов мелодию поп-музыкальной песни:
Осень, осень, лес остыл и листья сбросил,
И лихой ветер гонит их за мной.
Осень, осень, ну давай у листьев спросим,
Где он май, вечный май...
"Март... - шептал Василий. - Вечный март!"
Кот, Манга и Яой…
Пошёл кот на рынок.
За продуктами. Убедили его, что мясо на гриле вкуснее сырых мышей.
Ходит, овощи к мясу выбирает. А за прилавком - кавказец. Волосатый такой. "Купи, - говорит с акцентом, - мангу! Недорого!"
Кот и позарился. Взял под мышку пакет с мангой, мясо в зубах держит и домой на трёх лапах ковыляет. Мечтает, как мясо-гриль с печёной мангой кушать будет.
Открывает дома пакет, а там... Мужик там... В смысле, кот мужеска пола. Потягивается, мурлычет, представляется: "Я - Ой. Яооой! Яооооой!"
С тех пор кот тянок предпочитает. Тянок кавказцы не продают: сами пользуются...
Шаверма
Восточная сказка
Кот был ленив (по бабьим слухам,
Но лыко всякое в строку).
Пил, ел и спал. Чесал за ухом.
Всё это - лёжа на Боку.
Лизал себя он без утайки,
Котов дразня, что так живёт,
И всей лихой помойной шайке
Свой демонстрируя живот.
Он сыто жил. Он думал: вечно
Он будет жить. Всегда и впредь.
Хозяйка вдруг бесчеловечно
Забыла двери запереть.
И он ушёл навстречу страсти.
Навстречу бурям и громам.
А там Костян. И он, к несчастью,
Мечтал набить лавэ карман.
И где же кот? Лаваш и соус –
Вот одр его. И по частям
Его Костян, забыв про совесть,
За бабки впаривает вам.
Товарищ! В этой гнусной лавке
Погиб и съеден рыжий кот.
Тот прав, кто, не поставив лайки,
Торговца сходу в морду бьёт!
Прощай, шерстистый. Было б хуже,
Когда б, качая на весу,
Тебя б бомжи несли на ужин,
Как кровяную колбасу?
Японский городовой!
Поморская сказка
Жил-был помор Киря. Кирилл по Святцам. И того помора Государь на восток послал. Известное дело: кого государь куда послал, туда тот и идёт. А Государь в то время от Запада отвернувшись был. И слал всех на Восток.
Так помор Киря на самом дальнем Востоке и очутился.
Очутился, очухался, глядь-поглядь - все девки в цветные тряпки заворочены, а мужики от бедности ноги соломой обкрутили и так и ходят.
У самого-то Кири сапоги были моржовые, сносу им нет. Отроду у них в Соломбале в солому обутыми не ходили!
А с собой у Кири угощение имелось. Трещочка строгого посолу да водка неизвестного градуса, потому что ещё тогда Менделеев не родился, да и в предках у него, Менделеева, Менделя-Менделея ещё не было...
Вот и стал мужиков тех Киря потчевать. Понятно, тут же начались "ты меня уважаешь?", "а в хлебало?", "пейдодна!"...
Короче, смотрят те мужики соломенные, а перед ними - харя синяя, в глазах огонь, зубами трещочку терзает, а сам говорит-говорит-говорит...
К тому же, у мужиков тех такой огонь от водки кириной в животах разгорелся, да от трещочки строго посола такая тоска на них напала, что похватали они кинжалы свои и животы себе покромсали.
А бабы, радостные оттого, что Киря им теперь безраздельно достанется, головы своим мужикам саблями и посносили.
Киря же, глядя на такое паскудство, сплюнул только и обратно к царю увеялся. С докладом.
Царь-государь Кирю наградил бочонком мальвазии и тремя рублями, а потом в гнев снова впал и Кирю на Запад послал.
Однако Киря до настоящего Запада не добрался, а осел в корчме рыжего Пейсаха в Великом княжестве Литовском.
Где с местными панами регулярно дрался, отчего у их, панов, холопов оселедцы трещали.
Поговаривают, что в корчме повстречал он недоутопшую персидскую княжну, полюбившую его за царское имя Кир и щедрость.
Так вдвоём и спились...
О смелости и законе Ома
Он смелым рос. И он всегда
Стремился к незнакомым высям.
Он захотел на провода
Высоковольтные пописать.
Громоздко пеший переход
Навис горбом над проводами.
И по нему ходил народ,
Не призадумавшись годами,
Стремясь неведомо куда.
Искрил, летя, электровоз,
Вагоны полнил чёрный уголь.
Прошёл, и уголь весь увёз.
И Он покинул тёмный угол.
Внизу шумели провода,
Прогревшись от закона Ома.
Он сделал, что хотел всегда!
Не зря он пива выпил дома!
Сверкнула вольтова дуга,
Посёлок светом озарила.
Мы с Ним простимся навсегда:
Легчайший пепел лёг в могилу.
Придумав странные мечты,
Запомни: никогда не писай,
Достигнув нужной высоты,
На провода из горних высей!
Бабу-Йога
Сказка про попаданца