Сказки Старой Эль

Всё так и было, как сказала Марта. Они вернулись в дом, повесили венок на дверь, зажгли свечи, расставив их на столе, на уступах камина, в нишах закрытых ставнями окон. На раскаленной сковородке скворчали бараньи потроха и пирог с рябчиками. Присыпанный специями сыр и кружок масла желтели на покрытом белой скатертью столе. Марта цедила эль, Гвен сыпал тёмные кусочки гвоздики и корицы в кипящую воду. Потом он снял котелок с огня, и мёд золотистыми лентами потянулся с ложки на дно. Марта щедро плеснула тёмного искристого виски, размешала и отставила в сторону настояться.

Сладкий грог обжигал рот и наполнял смехом, пряная слива из пирога таяла на губах и щекотала язык своей пьянящей терпкостью…

Старый король достал старую лютню, и ноги Марты и Гвена сами пустились в пляс. Марта помогла ему вспомнить все забытые движения, которым когда-то учила его мать. Он кружились, меняя руки, приседая и чинно кланяясь, подпрыгивали и выделывали коленца, их глаза, губы, руки – всё полнилось весельем, лукавым огнём, что отличает юность от старости.

Шёлковые кудри Марты струились по плечам, она то и дело смахивала их со лба, а, бывало, и Гвен ловил упругий завиток и заправлял за ухо, мимолётно, но так горячо касаясь.

Старик откинул капюшон на спину и играл, то быстрое, то нежное, глаза его были прикрыты, пальцы ласкали струны, а губы неслышно шептали песню… далёкую песню его молодости, что однажды принёс ему ветер.

Когда умаявшиеся от веселья и огня дети уснули – каждый на своём сундуке – он поднялся, убрал лютню в чехол, искусно вышитый и порядком потёртый, медленно обошёл комнату, задувая оплывшие свечи, и вернулся к очагу. Марта не успела убрать со стола, только смела крошки и составила тарелки и чашки в высокую башню. Он освободил угол от кувшина и кружек с недопитым элем, достал с полки книгу, чьи страницы он упорно заполнял изо дня в день, и открыл последнюю – призывно манящую белизной. Достал перо и чернильницу и в тёплом свете очага вывел:

«Дети! Вы пришли ко мне в разное время, но оба стали дороги моему сердцу. Видно, для вас я и хранил все свои слова, которые пытался вписать в эту книгу. Теперь же моя история окончена.

Однажды в такую же долгую зимнюю ночь я нашёл в лесу девочку Марту, и она подарила мне ласку весенних лучей, отогрела старое сердце, загрубевшее от разочарований и утрат.

А после пришёл ты, Гвен Тилори. И принёс мне свежий ветер – ветер надежды.

Вы дали мне много, дети. Я же могу дать вам лишь кров и горстку слов, что я отбирал годами, сплетая воедино сказки о короле-палаче, ведьме Ясной и королевне. Но в моей книге остались еще пустые страницы.

Заполни их, Гвен.

Расскажи ему всё, что знаешь, Марта».

Источник

И она рассказала.

Наутро, когда они проснулись в пустом доме с остывающим очагом, первым делом бросились раздувать угли да подкладывать щепки и ломкий хворост, и лишь после поняли, как одиноки стали – старый король ушел. На белой скатерти осталась его книга, у дальней стены светлел тонкой полоской меч – один из ставней распахнулся, и утро пробралось в дом. Гвен схватился за гудящую после грога голову, Марта тревожно облизала сухие губы.

– Может, он, – первым подал голос Гвен, – вышел ставни отворить или за хворостом…

– Нет, он ушел давно, видишь – очаг почти остыл. Он никогда прежде не оставлял меня так, – растерянно прошептала девушка.

– Как думаешь… можно посмотреть в книге? Вдруг он написал что-нибудь для нас?

– Конечно! Смотри скорей!

Гвен кашлял и сбивался, читая заветные строчки. Марта стояла рядом, сжимая изо всех сил его локоть, она не смотрела в книгу, лишь уткнулась лбом ему в плечо и неровно дышала, сдерживая слёзы.

– Он ушёл. Он ушёл насовсем, ушёл за ней – в стужу и ночь, – сказала она и резко отстранилась.

Он увидел, что глаза ее сухи, хоть и покраснели. А сама она – бледней зимнего утра за окном, на прозрачной коже веснушки выделялись лакомой россыпью корицы на пироге.

– Ушёл за ней?

– Ах, ну слушай! Раз уж я должна рассказать тебе всё – слушай!

Стиснув руки, она уселась на табурет и начала:

«Я думала, он живет здесь совсем один, и лишь я прихожу к нему. Но однажды в такую же зимнюю ночь я увидела её. Зимнюю пряху. Ледяную ведьму. Верно, она и раньше приходила, да только я не встречала ее, а в тот раз меня задержали, и я пришла поздно вечером. Луна уже светила, тонкий-тонкий серп лишь прорезал облака и вновь скрылся в их пелене, но ей хватало этого света, она и сама сияла! Она танцевала. Прямо здесь перед домом. Снежинки кружили и искрились, ложились ей на плечи, на волосы – и не таяли. Укутали её всю в зимнее серебро. Всю – кроме рук. Её ладони и пальцы чёрными были.