Скелет дракона

Якопо, который всё это слушал, смущаясь, но и постепенно как бы решаясь, вдруг вскидывает руку и показывает на Леонардо.

Якопо. Его.

Сандро и Пьетро удивлены снова. Леонардо поднимает голову из-за внезапно наступившей тишины. Кажется, он не слышал, о чём речь. Сандро и Пьетро устремляются к Леонардо.

Сандро. Интересно, а ты на это готов пойти?

Леонардо. На что?

Пьетро. Ты что, ничего не слышал?

Леонардо. Я работал.

Сандро заглядывает в картину, которую писал Леонардо.

Пьетро. Ты не написал его молоточек. И если ты всё ещё хочешь написать его так, как ты задумал, то тебе придётся… что?

Сандро. Раздеться самому.

Пьетро. Кажется, он запал на тебя, Лео.

Сандро. Мы ничего такого не хотим сказать. Но ради искусства! Ради твоего замысла!..

Леонардо без тени сомнения откладывает картон, встаёт со стула, быстро и буднично, как в бане, полностью раздевается, стоит перед Якопо в костюме Адама. Леонардо действительно очень хорош собой: изящные линии его рук и ног, крепкий, достаточно широкий, но не слишком, торс, в меру развитые мускулы, почти полное отсутствие растительности на теле заставляет даже традиционно ориентированных Сандро и Пьетро притихнуть. Якопо в восторге. Он подходит к Леонардо.

Леонардо. Только не трогай. Не люблю.

Якопо останавливается.

Сандро. Так ты всё-таки мальчиков не любишь, Леонардо?

Пьетро. Да он и девочек-то не особо… У тебя у самого-то… всё со здоровьем в порядке?

Леонардо. За меня не волнуйся. Мне нужна эрекция этого мальчишки.

Якопо. Если бы я мог тебя обнять…

Леонардо. Нельзя. Тебе придётся вообразить, что это случилось. В конце концов, только обезьянке всё надо потрогать, чтобы убедиться, что это существует. Представь, что мои руки лежат на твоей спине, ощупывают кожу в районе лопаток. Я могу почувствовать не только кости твоего скелета, но и ту мышцу, которая расширяясь идёт от плеча к позвоночнику… Краем эта мышца прикрывает основание широкого скопления волокон, опоясывающего твоё тулово от рёбер до позвоночного столба. Твою лопатку поднимает и прижимает к нему особая мышца, так же, как особая мышца занята выпрямлением твоего позвоночника, чтобы ты не сутулился, а смотрел на мир с гордо поднятой головой. Под первым слоем твоих мускулов располагается второй… Всё твоё тело перетянуто ими как ремнями, приводящими в движение твои кости… И эти ремни, и их крепление и расположение совершенны, будто твоё тело конструировал самый умелый инженер в мире, так же, как твою наружность создавал самый искусный художник.

Якопо (сладострастно шепчет). Господь…

Леонардо. Да. Мне тоже кажется, что это сделал кто-то один… В такой гармонии и равновесии находятся внутреннее устройство и внешнее убранство человеческого тела! Наружность являет нам столько же красоты, сколько и сокрытые части. Двум разным создателям никогда не удалось бы трудиться в таком согласии друг с другом.

Якопо слушает всё это, судорожно сглатывая и оглядывая обнажённого Леонардо. Потом Якопо снова становится спиной к зрителям, откидывает покрывало.

Сандро. Получается, Леонардо, получается!

Пьетро (в некотором сомнении). Ведь это ради искусства, да?

Леонардо всё так же, голым, садится на стул, берёт картон, рисует. Рядом с ним садятся Пьетро и Сандро. Тоже начинают рисовать. Притихшие было ошарашенные музыканты начинают играть что-то восточное.

Леонардо. Держи настроение, Якопо. Можешь время от времени помогать себе руками. Только не переусердствуй. Нам эта поза нужна надолго.