Читаем Скелет дракона полностью

Зороастро. Не бойтесь, ваша милость. Если сил не почувствую, прыгать не буду.

Зороастро машет крыльями и бежит на гору вдалеке, взбегает на неё, мощно отталкивается ногами, раскрывает крылья и камнем летит вниз.

Леонардо. Зороастро!

Леонардо бежит следом. На сцену выезжает глиняный конь исполинских размеров. Он стоит на платформе с колёсами, его толкают потные полуголые молодые ученики Леонардо. Вокруг коня толпятся зеваки, дамы. Около коня друг мимо друга прогуливаются две дамы: Чечиллия Галлерани, смиренная и тихо улыбающаяся, и Лукреция Кривелли, дерзкая и капризная.

Чечиллия. Мастер обещал закончить «Коня» к свадьбе, успеет ли?

Лукреция. На коне ещё должен быть всадник, прежний герцог Сфорца.

Чечиллия. Мастер обещал. Но не слишком торопится.

Лукреция. Возможно, герцог захочет отложить свадьбу, пока не будет закончен «Конь»?

Чечиллия. Мы не можем на это рассчитывать, дорогая.

Лукреция. Я вам не дорогая.

Мимо толпы проходит хромающий Зороастро. За ним волочатся помятые крылья. Зороастро держится за глаз. Между его пальцев сочится кровь. Дамы отшатываются. За Зороастро идёт Леонардо.

Леонардо. Дай я посмотрю!

Зороастро. Вы же не врач, мастер Леонардо!

Леонардо. Обещай мне, что пойдёшь в больницу.

Зороастро. Конечно… Но глаза я, кажется, лишился.

Леонардо. Прости меня…

Зороастро. Ничего! Я сам вызвался… И кажется, я знаю, что пошло не так.

Леонардо. Да? Расскажи мне всё по секундам…

Зороастро.

Расскажу, потом переделаем и попробуем снова.

Леонардо. Сначала в больницу!

Зороастро и Леонардо уходят в одну сторону, ученики, толкающие коня, решают передохнуть.

Ученик-1. Всё. Надоело. Только и делаем, что тяжести таскаем да леса строим.

Ученик-2. Ещё краски смешиваем.

Ученик-3. Холсты грунтуем.

Ученик-1. Сколько можно? Меня отец к нему учиться пристроил, а чему тут можно научиться?

Ученик-2. Говорят, мастер сам несколько лет сначала краски смешивал для учителя, пока тот ему не доверил ангела на его картине написать.

Ученик-1. Мастеру в то время было четырнадцать. А мне уже двадцать два! Нет, брошу всё, уеду.

Ученик-3. Куда?

Ученик-1. Куда угодно! Пойду матросом, уплыву, куда глаза глядят. Сейчас все плавают.

Ученик-2. Толкай, пока не уплыл!

Ученики толкают коня дальше. Зеваки и дамы уходят за ними.

Картина 20. 

Больничная палата. Всё те же полуголые ученики Леонардо вывозят на больничной койке дряхлого старика. Входит Леонардо, садится у постели больного. Это – старый воин, почти неподвижный, высохший, еле говорящий человек.

Старик (еле шелестит). И вот добрались мы до этой реки… Жара, как в аду… А нам говорят: надевайте латы и в бой… Ну, мы и надели…

Леонардо (что-то зарисовывает в блокноте, поглядывая на старика

). И сколько вам тогда было лет?

Старик. Не знаю, синьор… К тому времени я уже потерял счёт годам. Голова у меня тогда уже была лысая… А волосы подмышками начинали седеть.

Леонардо. А сейчас-то вам сколько?

Старик. Доктор говорит – сто. Шутит, наверное.

Леонардо. Да, но с тех пор, о которых вы мне рассказываете, уже минуло больше пятидесяти.

Старик. Ну, что сказать, синьор? Я всегда плохо считал.

Леонардо. И долго ли продолжалась битва?

Старик. Весь день и всю ночь. При свете факелов. И главное, мы вроде бы сперва побеждали. А потом кто-то крикнул: «Миланцы! Удержите знамя!» И мы кинулись его защищать… Несколько раз древко хватали то наши, то вражеские руки. Мы дрались за него так, как будто в этом знамени и была цель сражения… А вовсе не в земле Ломбардии… Мы рубились, дрались в рукопашную, кусались… Дрались и кусались даже наши лошади… и неизвестно, кто из нас был злее: люди или звери. Мы безжалостно рубили врагам руки…

Леонардо. Зачем?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза