Келестия сделала пару шагов к Кобыславу, видно, намереваясь привести барона в чувство, но вдруг остановилась и глянула через плечо, куда-то в район дверей. Что именно она там заметила было неясно, но вдруг раздался очень громкий щелчок пальцами и подле неё оказался никто иной как Божек Вротебок. Судя по его мгновенно вытянувшемуся лицу и вытаращенным глазам, он был растерян и удивлён произошедшим не меньше Рентана.
— Давно надо было это сделать, — заметила магичка коротко и принялась с явным разочарованием осматривать шпиона. — Мда. Так вот чей взгляд я ощущаю на своей спине последние месяцы. Посмотрим, кому ты служишь.
— Постойте, я всё… мои покровители…
Договорить Божеку не дали. Знакомым движением Келестия коснулась его лба, правда, на этот раз не всей ладонью, а лишь парой пальцев.
— Тьфу, — недовольно фыркнула магичка спустя пару секунд. — Даже хозяина нет, — вдруг на её лице появился звериный, кровожадный оскал. — Значит, и искать тебя некому.
Шпион тем временем пришёл в себя. Он уже всё понял, но сохранить самообладание не сумел, поэтому, трясясь всем телом, попытался упасть на колени, попутно моля о пощаде:
— Стойте, прошу!
Было уже поздно. Келестия махнула рукой, и Божек Вротебок с мерзким звуком превратился в кровавую линию, протянувшуюся от пентаграммы аж до стены.
Стараясь не смотреть в ту сторону, Рентан, всё ожидая удара в спину, на негнущихся ногах продолжил путь к выходу. Но ему никто не мешал, не останавливал, даже издевки и те отсутствовали.
Такое странное пренебрежение было хуже любых пыток. Лекарь понимал, что магичка не разбрасывалась угрозами попусту: она не собиралась его отпускать и тем более прощать. Однако в голове старого барона увидела нечто такое, что заставило её поступить именно так, а не иначе.
Лекарю вдруг вспомнился демон в хате еретика. Демон, имевший возможность убить его самым изощрённым или мерзким образом.
«Он тоже что-то знает!» — догадался Рентан.
Уже в самых дверях он услышал фразу, подтвердившую его худшие опасения. Хотя Келестия обращалась к Кобыславу, делала она это специально так громко, чтобы прекрасно было слышно даже на другом конце зала:
— Мой любимый родственник, хочу с высочайшим удовольствием констатировать, что, как ты и хотел, я задержусь в твоих владениях ещё на пару недель. Пару недель, которую мы проведём вместе! Представляешь, оказывается, в твоих землях ещё есть на что посмотреть!
***
Ночь тем временем подходила к концу. Даже сквозь серые тучи, затянувшие небосвод, был виден рассвет, расплывающийся вдали. Интуиция подсказывала Рентану, что солнце сегодня взойдет в платье алого цвета.
В замке лекарь не намеревался оставаться ни на минуту дольше необходимого: зашёл в комнату, снял и выбросил прямо на пол, срывая злобу, подаренный наряд. Переодевшись в привычную одежду, пропахшую смесью лекарств, дорожной пыли и пота, он собрал немногочисленные вещи и отправился в путь. Рентан собирался спуститься в город, найти попутную телегу или, при отсутствии таковой, снять, а затем всю дорогу до Власвы продремать в ней. Хотя вопрос, как заснуть после всего увиденного, был открытым. Оставалось надеяться, что рано или поздно, хотя бы на пару часов моральное и физическое истощение возьмут верх над беснующимся разумом.
Замок Листвица, несмотря на поздний час, отнюдь не спал. Слуги и другие гости, пускай даже не зная, что происходит, всё равно чуяли неладное и потому были на ногах. Многие из них пересеклись с Рентантом, порой совсем не случайно — никто из них не удостоился не то что ответа, даже взгляда.
Исключением стал Венегил. Он сидел на колоде во внутреннем дворе и пыхтел отвратительно смердящей трубкой, понуро разглядывая свои испачканные в грязи сапоги.
— Я был против, — бросил он, заметив лекаря и то, с каким лицом тот проходил мимо.
С точки зрения Рентана, это прозвучало жалко. Как оправдание тому, что нельзя было оправдать. Лекарь, не в силах побороть желание что-то сказать, замедлил шаг, а затем остановился в двух метрах от коморника и с презрением бросил:
— Но ты здесь.
— Да, — не стал спорить или уточнять, что это значит, коморник. — Как и ты.
— Я убил Ярека, — спокойно, даже хладнокровно сообщил Рентан. — Прервал страдания старика.
— Уж не гордишься ли ты этим?
— Может, и горжусь. Может, и нет, — лекарь качнул головой. — А ты что сделал? Сколько раз с того момента, как узнал о грядущем, ты мог подняться к нему и придушить подушкой, м?
Венегил ничего не ответил. Он так и сидел, уперев взгляд вниз, даже про трубку во рту забыл, отчего та практически затухла. Рентан же, глядя на эту картину, понял, что издевается над человеком, который уже сам морально уничтожил себя, и потому молча последовал дальше. Кто и что мог сделать было уже не важно. Всё осталось позади, и изменить это не могли даже боги.