Сходство

– Лекси, – заговорил Дэниэл, каждый слог произнося четко, чтобы слышно было в микрофон. Очки у него сползли на кончик носа, но он не замечал. – Это я тебя пырнул ножом. Как ребята уже сказали, злого умысла не было…

– Дэниэл! – тоненько вскрикнула Эбби. – Не надо.

Дэниэл, скорее всего, не услышал.

– Мы повздорили, завязалась драка, и… честно говоря, не помню точно, как это случилось. Я мыл посуду, в руке оказался нож, мне было невыносимо больно при мысли, что ты решила продать свою часть дома, ты меня поймешь, я уверен. Не удержался, ударил тебя – а последствий ни один из нас, ни на минуту, предвидеть не мог. Прости меня за все зло, что я тебе причинил. И вы все меня простите.

Взвизгнули тормоза, зашуршала галька, разлетаясь из-под колес, за окном надрывались сирены.

– Положи, Дэниэл, – сказала я. Он должен понимать: если я буду стрелять, то в голову и не промахнусь. – Мы все уладим, слово даю, только положи.

Дэниэл оглядел всех: Эбби беспомощно застыла, Раф, сгорбившись на диване, смотрел исподлобья, Джастин поднял на Дэниэла огромные, полные ужаса глаза.

– Тсс, – Дэниэл приложил к губам палец. Никогда я не видела ни у кого во взгляде столько любви, нежности и настойчивости одновременно. – Ни слова. Ни в коем случае.

Все молча смотрели на него.

– Все будет хорошо. Честное слово. Все будет хорошо. – Он улыбался.

Потом повернулся ко мне и кивнул. Этот едва заметный кивок был мне знаком, точно так же мы с Робом, переглядываясь через стол в допросной, тайком кивали друг другу: давай!

Времени, казалось, прошло очень много. Свободная рука Дэниэла, как в замедленной съемке, описав длинную плавную дугу, перехватила револьвер. Комната погрузилась в глубокую тишину, будто на дне морском, смолкли сирены, Джастин раскрыл рот, но не было слышно ни слова, ни звука, лишь сухой щелчок – Дэниэл взвел курок. Эбби протянула к нему руки, растопырив пальцы, волосы ее взметнулись. Я успела так много – успела увидеть, как Джастин уткнулся головой в колени, и опустить чуть ниже дуло, целясь Дэниэлу в грудь; успела заметить, как руки Дэниэла крепче стискивают “Уэбли”, вспомнить эти руки на моих плечах – большие, теплые, уверенные. Успела распознать чувство из далекого прошлого, вспомнить едкий запах страха, исходивший от Наркодемона, кровь меж пальцев, осознание, до чего же это легко – истечь кровью, до чего это просто – раз, и все. И тут мир взорвался.

Я где-то читала про “черные ящики” разбившихся самолетов – перед смертью каждый пилот произносит “Мама”. Когда весь мир и вся твоя жизнь рвутся из рук со скоростью света, это единственное, чего у тебя не отнять. Меня всегда в ужас бросало от мысли, что если мне приставят нож к горлу, то в последний миг перед смертью мне некого будет позвать, некого вспомнить. Но в миг затишья между двумя выстрелами, Дэниэла и моим, я сказала: “Сэм!”

Дэниэл не проронил ни слова. Он пошатнулся, его отбросило назад, револьвер выпал из рук, ударился об пол с мерзким глухим стуком. Послышался звон стекла – чистый, хрустальный. На белой рубашке Дэниэла мне почудилась дыра, будто прожгли сигаретой, но точно не знаю, я смотрела ему в лицо. В глазах у него не было ни боли, ни страха – ничего похожего, он даже не выглядел ошеломленным. Взгляд был устремлен куда-то за мое плечо – я никогда не узнаю на что. Он был похож на наездника или гимнаста, исполнившего смертельный трюк, – безмятежный, сосредоточенный, преодолевший опасность, уверенный.

– Нет! – крикнула Эбби, это “нет” прозвучало решительно, как приказ.

И метнулась к нему, забелела в лучах солнца разлетающаяся юбка. Дэниэл моргнул и завалился набок, и ничего не осталось за спиной у Джастина, кроме белой стены.

25

Кошмар, что последовал дальше, я помню обрывочно, с пробелами. Помню, как я рванулась к Дэниэлу, как поехала нога на упавшем стакане. Помню, как Эбби с безумными глазами царапалась, точно кошка, оттирая меня от него. Помню кровь у нее на футболке, помню, как выломали дверь, – удар, эхо, грубые мужские голоса, тяжелые шаги. Помню, как меня подхватили под мышки и оттащили; я вырывалась, брыкалась, но тут меня тряхнули хорошенько, туман перед глазами рассеялся, и я увидела совсем рядом лицо Фрэнка. Кэсси, это я, успокойся, все позади. Его оттеснил Сэм, стал меня ощупывать, проверяя, не ранена ли, а увидев у себя на пальцах кровь, забормотал: “Это твоя? Твоя?” Я не знала. Сэм вертел меня так и сяк, шарил по мне и наконец облегченно выдохнул: “Все хорошо, ты цела, он промазал…” Чей-то голос… я разобрала слово окно. Всхлип. Слепящий свет, краски слишком яркие, того и гляди поранишься, слишком громкие голоса: “«Скорую», пожалуйста…”

Наконец меня вывели из дома, посадили в полицейскую машину, хлопнула дверь. И долго еще я сидела, глядя на вишни в саду, на тихое предзакатное небо, на темные изгибы далеких холмов. В голове было пусто.