Сходство

Лаборантка передала меня следователям, и те сказали: если вы еще не пришли в себя, можете дать показания завтра, но я ответила: нет, спасибо, могу и сейчас. Они объяснили, что я имею право вызвать адвоката или представителя профсоюза, но я сказала: спасибо, не надо. Допросная была теснее нашей, даже стул от стола отодвинуть некуда, и чище – ни надписей на стенах, ни сигаретных ожогов на ковре, ни вмятин на штукатурке, никто здесь не кидается стульями, изображая альфа-самца гориллы. Оба следователя смахивали на бухгалтеров с карикатуры, в серых костюмах, лысые, тонкогубые, оба в одинаковых очках без оправы. Один встал у стены за моим плечом – даже если их приемы тебе известны, все равно действуют безотказно, – а другой сел напротив. Поспешно сдвинул на край стола блокнот, включил диктофон, оттарабанил вступительную речь.

– Итак, – сказал он, – своими словами, детектив.

– Дэниэл Марч, – произнесла я, только его имя и вертелось на языке, – он выживет? – И по тому, как забегали у него глаза, все поняла.

Лаборантка – звали ее Джиллиан – подвезла меня до дома поздно вечером, когда близнецы из Крысиного отдела закончили допрос. Рассказала я им, разумеется, правду (насколько могла ее облечь в слова), только правду, но не всю. Нет, другого выхода не было, пришлось выстрелить. Нет, легко ранить его и вывести из строя не было возможности. Да, я видела, что моя жизнь в опасности. Нет, до этого не было никаких признаков, что Дэниэл представляет угрозу. Нет, основным подозреваемым он не был, по целому ряду причин – я их не сразу вспомнила, они казались далекими и неважными, словно из другой жизни. Нет, не считаю упущением с моей стороны – или Фрэнка, или Сэма – держать в доме оружие, у спецагентов так принято во время расследований, и невозможно было от него избавиться, не провалив операцию. Да, задним числом это решение кажется неразумным. Мне сказали – точнее, пригрозили: еще поговорим, и записали меня на прием к психиатру; то-то он обрадуется, как бы не описался от восторга!

Джиллиан нужна была моя одежда – одежда Лекси – для анализа на пороховой след. Она стояла в дверях моей квартиры, скрестив на груди руки, и смотрела, как я переодеваюсь: ей надо было убедиться, что я не подменю одежду, не подсуну ей чистую футболку. Моя собственная одежда показалась холодной, неудобной, чужой. Квартира тоже меня встретила холодом и затхлым душком, мебель была затянута тонким слоем пыли. Видно, Сэм давно не заходил.

Я отдала Джиллиан одежду, та проворно сложила ее в большие пакеты для улик и застыла у порога с пакетами в руках. Впервые за весь день заметив ее нерешительность, я подумала: а ведь она, наверное, моложе меня.

– Вам тут не страшно одной? – спросила она.

– Нет, все хорошо, – ответила я.

За день я столько раз повторяла эту фразу, что впору на футболке напечатать.

– Кто-нибудь сможет прийти, побыть с вами?

– Позвоню другу, – ответила я, – он приедет. – Однако была не уверена, совсем не уверена.

Когда Джиллиан унесла с собой все, что осталось от Лекси Мэдисон, я села на подоконник с бокалом бренди – ненавижу бренди, но у меня посттравматический шок, мне можно, а другого спиртного в доме не нашлось – и стала смотреть, как мигает в заливе маяк, спокойно и ровно, будто бьется чье-то сердце. Была уже глубокая ночь, но о сне я и не помышляла, при бледно-желтом свете ночника матрас казался жутковатым, душным, набитым кошмарами. Хотелось позвонить Сэму, он был мне нужен как воздух, но в ту ночь я бы не вынесла, если бы он не ответил.

Где-то взвыла сигнализация, ее тут же выключили, и вновь тишина наполнила все кругом, даже в ушах от нее зазвенело. Далеко на юге сияли рождественской гирляндой огни пирса Дан-Лири, а за ними мне на миг почудились – обман зрения – очертания гор Уиклоу на фоне темного неба. Машин на шоссе вдоль моря в этот час было немного, огни их вспыхивали и терялись вдали, а я пыталась представить, куда едут ночные путники, о чем они думают, сидя в теплых салонах машин, как хрупки, сложны и неповторимы их жизни.