Из-за дувала ударил небольшой, но дружный залп и курбаши окончательно убедился, что пограничники ждали нападения. Не могли они так быстро и четко организовать оборону; поставить на фланге «Максим», который длинными очередями бил по бандитам. Но вот он замолчал, заело ленту, или кто-то из нападавших сумел подобраться к пулеметчикам. Это воодушевило курбаши и он дал знак группе нукеров, которые тотчас рванулись к воротам, намереваясь метнуть гранаты и ворваться на заставу. Но они были встречены дружными залпами. Несколько басмачей вылетели из седел. Одного из них, зацепившегося ногой за стремя, конь продолжал волочить за собой. Истошные вопли, визг, ржание коней, выстрелы — все смешались в сплошную какофонию.
Внезапно курбаши почувствовал, что клинок в его руке вздрогнул и чуть не вырвался из намертво сжатого кулака. Сначала он не понял, потом догадался, что в клинок попала пуля. Вот одна из них тонко свистнула над ухом, ему показалось, что он даже почувствовал, как заколебался воздух. Стреляли откуда-то с тыла. Он понял, что это ведут стрельбу пограничники, находившиеся в наряде и сейчас спешившие на шум боя. Еще несколько басмачей вылетели из седел, вот еще… Упала на всем скаку лошадь, придавив собой седока, курбаши показалось, что он услышал, как хрустнули кости упавшего. Проскакал бандит с лицом, залитым кровью, он ничего не видел и лошадь несла его неведомо куда. Все это отпечаталось в голове курбаши и подсказало единственное решение: выходить из боя. Неожиданная атака не удалась!
Когда Алексей с Уланом примчались к заставе, бой разгорелся во всю. Они залегли за ближайшими валунами и открыли стрельбу. Несколько выстрелов оказались удачными. Но главное, им удалось отвлечь внимание бандитов, заставить поверить в то, что пограничники засели не только во дворе заставы, но и на ближайших подступах, спрятались за валунами, откуда ведут прицельную стрельбу. Алексей убедился в этом, услышав выстрелы с соседнего холма. Видимо, там тоже был один из подоспевших дозоров.
Курбаши на своем горячем скакуне метался среди басмачей, и Алексею никак не удавалось поймать его на мушку. Пару раз ему казалось, что он попал, но курбаши не падал.
— Уй, вертится как шайтан, — воскликнул Улан после очередного выстрела, и Алексей понял, что и он ведет огонь по Дурды Мурту. А тот, чувствуя, что за ним охотятся, ни на секунду не останавливался. Он горячил жеребца, вздымал его на месте, заставлял делать боковые прыжки, вертеться, менять ход.
Окончательно поняв, что заставу не взять, курбаши подал сигнал к отступлению. Басмачи повернули в сторону села и, дико гикая и вопя, помчались по дороге. Более десятка бандитов в самых разных позах остались лежать вокруг заставы. Они вернулись в отчий край, чтобы так бесславно закончить свой путь. Может быть, в последний миг, когда нельзя уже понять, то ли они падают на землю, то ли она летит на них — в затухающей сознании вспыхивала последняя мысль: какая она мягкая, родная земля. Словно руки матери.
Далеко окрест в эти утренние часы слышны были выстрелы из винтовок, захлебывающийся лай пулеметов, глухие взрывы гранат. Они доносились до села, наполняли тревогой сердца. Люди поняли, что на заставе идет отчаянный бой. Предполагали, что Дурды Мурт вновь собирается прогуляться по их земле. Вот и дождались! Кое-кто ждал прихода курбаши с радостью. Сейчас, заслышав звуки боя, они потирали руки, улыбались, доставали надежно припрятанное оружие, передергивали затворы винтовок. Знали, что курбаши надеется на их помощь. И одним из таких был Бекмурад! Как радостно всколыхнулось, забилось сердце… Может, с Дурды Муртом придет Клычмурад? Может, мешочек отца не попал тогда в руки пограничников, а достался Клычмураду?.. Может, поделится с ним по-братски? Тогда бы и за кордон уйти можно… Пропади он пропадом этот колхоз!
Оружие доставали не только те, кто радовался приходу бандитов. Вооружались колхозники, молодые ребята — краснопалочники. Спешили на окраину села, чтобы встретить басмачей, если те прорвутся через заставу. Оборону возглавил чайханщик Селим. Размахивая наганом, он встречал на окраине людей, размещал за дувалами, деревьями, направлял на плоские крыши домов.
Даже в этот грозный момент чайханщик не забыл о своей марле! Правда, он не укутал ею лицо и голову, как делал это обычно. Просто замотал вокруг шеи, как шарф. Белые широкие концы развевались от его быстрых, решительных движений.
— Язли! — кричал он рослому мужчине в потертом халате, — быстро становись вон за тот дувал, целься лучше!
— Сейид-ага, из твоего меткого мультука-хырлы удобнее с крыши стрелять. Там бандиты до тебя не доберутся. Только как ты туда залезешь?
— Залезу, — торопливо отвечал маленький и тощий, как мышь в засушливый год, старик и ловко карабкался по лестнице, таща за собой длинное ружье с ножками из тонкой рогатки.
— Дядя Селим, — подскочил к чайханщику подросток с вилами, — а что, если я на крышу заберусь, вместе с Сейид-ага, а потом вилами кину в басмачей!..