Скопус-2

«Ах, люди субботы, как же, как же, знаю, наслышан. Здравствуйте, уважаемые», — сказал Кравец. Никто ему ничего не ответил. Нищие бренчали монетками. «Молчат, видишь, ваятель, значит, уважают, значит, видят страдальца», — довольно сказал Кравец. От него шарахались за несколько метров, он никого не интересовал, кроме всегда открытого, внимательного ока царя небесного, властителя всего. Кравец был с удовольствием пьян. Пьян с удовольствием. Женщины в платках, обритые наголо, бокастые, задастые, обегавшие их, непривычное для этого места веселье, с девичьим, так сказать, смешком и румянцем на белых лицах, и не без задора и интереса оглядывающиеся на них, волновали Кравеца. Он пытался идти почти за каждой. «Будет скандал», — говорил ваятель и придерживал его. «С чего вы решили, они кокетливы. Чародейки», — бормотал Кравец. Дружки его протрезвели от усилий и неловкости за Кравеца. «Это не принято здесь», — шептал московский гость. «Откуда вы знаете, что здесь принято», — рвался в бой Кравец. Из ближайшего магазина вышел хозяин в шляпе, как все здесь мужчины, но без пиджака, и показал пальцем на полицейскую машину на перекрестке. Затем он, как регулировщик, показал свободной рукой в противоположную сторону — показал направление. «Уходим уже, пошутить нельзя», — проворчал московский гость, и Кравец дал себя увести со словами: «Я не шучу, он врет, картошка, я люблю этих женщин».

— А тех? — спросил ваятель.

— И тех люблю, падло горбатое, — сказал Кравец.

— Почему горбатое? — спросил ваятель.

— А я думал, ты спросишь, почему падло? — сказал Кравец трезво.

В общем, он почти вернулся к прежней жизни. Не география имеется в виду. Дома сел писать письмо университетскому приятелю. Аня принесла чай, глядя на отца с умилением. Кравец писал: «…никак не думал, что смогу, говоря языком спортивной заметки, когда-нибудь вернуться в строй. Я считал, что то, что произошло со мной, необратимо. Это необратимо, но в строй я, кажется, вернулся, благодаря Бога. Еще прихрамываю, но уже бегу. Понимаю речь, обращенную ко мне, и местами понимаю речь для всех, последние известия, скажем. Активно участвую в заполнении закромов родины зерном последнего урожая. Хорошо зарабатываю. Наша бригада лучшая на рынке. Свободное время проводим в активном отдыхе, участвуем в соревновании за переходной лавровый вымпел. Лавровых кустов здесь много, а вымпел один. Дома я музицирую с Анной, налаживаю быт, энергично занимаюсь керамикой и, как говорят специалисты, не без успеха. Ну, и так далее…»

Кравец устал хвастать. Он заснул и увидел, что его жена, сидя за столом, укоризненно говорит: «Сколько тебе лет? Ты абсолютно сошел с ума, бегаешь, высунув язык, за каждой юбкой, даже не разглядев лица».

— Ты не права, я все вижу, и потом лицо тоже достаточно важно. В человеке все должно быть прекрасно: бедра, колени, голени, зад, бок, профиль, а также фас. Потом я все это делаю достаточно сдержанно. Никто ничего не замечает. Скромное увлечение одинокого рабочего, — сказал Кравец.

— Ты меня помнишь?

— Да. А ты меня?

— У меня нет памяти, ты забыл?

Здесь Кравеца разбудила дочь. «Папа, иди спать», — сказала она.

— А я что делаю?

— Ну иди, папа, ты что-то говорил во сне, я испугалась…

— Говорил и говорил. Видишь, что выпил. Ты мне лучше скажи, дочь, как учишься? Фамилию не позоришь?

— Я учусь хорошо, папа.

— Все, Анна. Давай дневник, я поставлю тебе пятерку за терпение. Я сплю.

Но к прежнему сну ему вернуться не удалось. Ему снился некий художник в берете и бороде, плотный и тяжелый, который совершал свальный грех с моделями художника Матисса. Чуть ли это был не ваятель. Кравец смотрел эту сцену с жадностью. Женщины лежали друг на друге, ваятель стоял над ними на коленях. Кравец гонял на фортепьяно, стоящем в углу, гаммы вверх и вниз, вперед и назад. Попивал виски, рассеянно глядя, как полированные женские ягодицы движутся вверх и вперед, вниз и назад. «Играйте быстрее», — попросил ваятель. Кравец заиграл быстрее.

Утром Кравец неожиданно не пошел на работу. Аня оставила ему завтрак в прикрытой тарелке, на которой лежала записка следующего содержания: «Папа! Отдохни сегодня. Позвони художнику Н. Он вчера звонил, когда ты спал. Был очень любезен. Сказал, что ты надежда местного керамического искусства. Я приду в четыре. Целую. Аня».

По радио объявили, что новый репатриант из СССР Лев Газельсон собирает деньги на постройку нового Храма. Номер счета: Ашдод. Рабочий банк, шесть цифр (Кравец торопливо записал). Взнос пометить отметкой — на постройку Храма. Эту идею тридцатисемилетний Газельсон вынашивал последние девять лет и намерен осуществить ее с переездом на Родину.

Раздвинув шторы и распахнув окно, Кравец взглянул на белый свет. Белый свет белее под солнцем. Приятно шипел воздух перед кипением. Кравец вернулся в комнату и отыграл гамму в обе стороны. Затем выпил на кухне чая, расстегнул ворот рубахи, голова у него кружилась, и прыгнул в окно. Хозяин наверху моргнул.

Хотя Кравец страшно кричал от ужаса, но все же заметил, что полет остужает его воспаленное тело. Боли он не почувствовал.