Скопус-2

Опять дворовый генштаб, снова карты, на сей раз локального формата. Синай огромный, Голан высокий, канал широкий, и все набито стреляющим железом. Над головами гудела американская техническая помощь, а людей в стране обидно мало. До ужаса мало. Пробовал призваться — отправили назад на лавочку. Война — дело молодых.

Не простое дело! У двора оказался еще один солдат, кроме Ионатана. На нижнем этаже жила семья из Аргентины. Папа Эдуардо, усатый коммивояжер, мама Женни и сын Мигуэль. В русскоязычном шуме их не было слышно, никто не заметил, как Мигуэль ушел воевать. И вдруг Залман Шор начал наведываться к Мендесам. Как-то гляжу, он тянет телефонный шнур из их окна на улицу.

«Боятся отойти от телефона, вдруг Мигуэль позвонит. Вторую неделю привязаны к аппарату. Выведу телефон на улицу, пусть подышат воздухом».

Вывел шнур, поставил телефон на лавочку под окном, Мендесы стали ходить вокруг телефона, двор вокруг Мендесов. А телефон молчал. На весь двор молчал проклятый телефон!

Неужели во всей стране предков не найдется человек, который бы позвонил Мендесам даже по ошибке?! Что они тут делают вообще?

Нет, так и не зазвонил. Зато как-то под вечер вошли во двор солдат и солдатка. «Где живут Мендесы?» Мы не успели ответить, а Женни вдруг развернулась и побежала в дальний угол. Села там на землю под пальмой и затряслась. Какое-то время все стояли в стороне, первым опомнился Эдуардо, солдат еще что-то говорил. Солдатка вытащила пузырек с лекарствами, попросила стакан воды. Эдуардо вырвал пузырек, запустил в кусты, поднял жену на руки, понес в дом.

Что было дальше? То, что всегда бывает. А я пошел в город. Бродил по улицам. Часть магазинов закрыта, часть открыта. В двери одного стоит продавец. Прошла баба, ткнула пальцем в торшер на витрине, спросила: «сколько?» Хозяин назвал цену куда меньшую, чем была проставлена. Баба вытащила кошелек, продавец пошел за торшером. «Как ты можешь! — крикнул я. — Дети погибают, а у тебя торшеры в голове!» Баба дернулась, оставила торшер на тротуаре, отошла на несколько шагов, потом вернулась, схватила лампу за стержень, замахнулась на меня и пошла с ним дальше. «Сука!» — бросил ей вслед. «Нельзя так, — вздохнул продавец, — война — не война, жизнь продолжается. Я мог бы сидеть дома, покупателей нет, торговать не хочется, два сына и зять в армии. Но вот, открываю каждый день… Надо».

Надо ли? Нашли кого спрашивать! По мне и звезды не зажигаются, потому что это кому-нибудь нужно. Я не объясняю себе этот мир, я пробую его понять.

Изменить? Действовал дважды, оба раза меня почти сразу схватили за руку. В первый раз — советская власть, во второй — собственная теща. По какому поводу?

Когда моя единственная война кончилась, мозг сверлил дурацкий вопрос — кто виноват? Необходимо найти виновника, иначе душе не успокоиться. Положа руку на сердце, не мой мозг задал вопрос, вернее, не только мой. Бывают ситуации, при которых людям требуется слезть со своей лошадки в караване истории, забежать пред головные ряды и махать там руками. Нет, караван повернуть, слава Богу, почти невозможно. Почему «слава Богу»?

Потому что, когда караван истории меняет направление, в суматохе гибнет столько народа, что оставшимся прежнее направление начинает казаться дорогой в рай.

Кто может ответить на ваш вопрос? Пункт прибытия никому не известен, как можно догадаться, где пролегает кратчайший путь в неведомое?

За что я боролся после войны? Убей — не помню. Бегал по квартирам, агитировал за что-то, подписывал петиции, собирал под ними подписи на площадях. За что, за что! Только дурак борется за что-то, нормальное большинство борется против чего-то. Лично я невзлюбил Голду Меир и Даяна. Почему? Тогда это было понятнее, чем теперь. Они варили суп, недоглядели, и начался пожар. Поди знай, как бы сложилось, будь на их месте кто-то другой! Их головы оказались назначенными для выкупа вины, и надо было строить гильотину. Надо было — что еще я могу сказать?!

Ну, я бегал, бегал и добегался. На службе стали глядеть косо. Шахматы в Нетании беспартийные, а футбол — клановая игра. Стенка на стенку. Я же бегаю по поручению противной стороны.

Берта раньше меня усекла, что к чему. «Сема, — сказала с укором, — я боюсь, что вашу беготню наша семья не может себе позволить. Надиного молока на всех не хватит, чем вы собираетесь кормить детей?»

Я отрезвел и вышел из игры. Нет, не жалею. Во-первых, справились без меня, во-вторых, получился из нашей затеи обыкновенный пшик. Жалко сломанных копей. Что, что? Из-за таких, как я, в стране сложилась нездоровая атмосфера? Голос ваш, а мысли Муськины. Почему так? А откуда бы в вас пошли атмосферные проблемы?

Приехали вы недавно, все вам в новинку, воздух свежий, в душе не надышано сомнением прошлых мыслей и действий… Когда не в чем винить себя, как можно обвинять других? Ваша атмосфера осталась за кордоном. Годы пройдут пока она зарядится местным опытом до громов и молний.

У Муськи? У нее уже есть право на свой прогноз погоды, но вам по нему ни выходить на улицу без зонта, ни под зонтом смысла не имеет.