Скорбь сатаны

Какая огромная разница между неэгоистичной горестью и чувством нервного личного потрясения! Мисс Шарлотта Фицрой приняла известие о смерти племянницы с тем удивительным мужеством, которое часто характеризует религиозных старых дев в известном возрасте. Она оставила свое вязанье и сказала: «Да будет воля Господня!» — и послала за своим любимым духовником. Пастор приехал, остался с ней несколько часов, причем выпил несметное количество крепкого чаю и на следующее утро причастил ее в церкви. После этого, мисс Фицрой вернулась к своему обычному образу жизни, не выказывая ни малейшей грусти. Я, как муж-миллионер, представлял конечно больше интереса для общества, чем все остальные… Вид у меня был крайне пристойный, благодаря портному, который облек меня в безукоризненный траур с ног до головы: в душе, я признавал, что из меня вышел бы великолепный актер, до такой степени я хорошо сыграл роль убитого горем человека! Лючио на похороны не приехал; он прислал мне коротенькую записку, в которой выражал свое сочувствие, прибавив, что я, вероятно, пойму, почему он не решается приехать. Я, конечно, понял и оценил его деликатность по отношению меня и моих чувств… Но как это не покажется странным, я никогда не жаждал его общества как именно в эти дни. После похорон, самые близкие родственники поехали завтракать со мной в Виллосмир и я отлично помню, что пока мы еще сидели за столом, лорд Эльтон рассказал мне весьма скабрезный анекдот. В помещении для прислуги гробовщикам было устроено нечто вроде праздничного банкета; и, приняв все это к сведению, я заключил, что смерть моей жены доставила многим большое удовольствие и наполнила деньгами несколько приготовленных карманов. Своим самоубийством Сибилла не принесла обществу потерю, которую трудно было бы заменить, она была просто бабочкой между другими бабочками. Только ее крылья были пестрее и блестящее. Никто искренно не сожалел о ней. Я ошибаюсь. Мисс Клер горевала искренно, без всякого притворства. Она цветов не присылала, но пришла на похороны и простояла тихо и безмолвно пока зарывали могилу. Потом, когда вся толпа хлынула обратно к воротам кладбища, она подошла к свежеразрытой земле и положила на нее крест из белых лилий, собранных в собственном саду. Я заметил это и решил зайти к ней и все рассказать ей раньше, чем ехать с Лючио на Восток (смерть Сибиллы отложила мое путешествие на каких-нибудь пятнадцать дней).

Настал час, когда я исполнил свое решение. День был холодный, дождливый, и я застал Мэвис в своем кабинете, сидящей около пылающего камина. На ее коленях расположилась маленькая Трикси, а у ее ног лежал огромный сенбернар. Мисс Клер была погружена в чтение. Над ней блюла невозмутимая Минерва, строгая, неприкосновенная… Когда я вошел, Мэвис встала, отложила книгу, спустила с колен собачку, и пошла мне на встречу с выражением крайней симпатии в глубоких глазах, и бессловесной жалости в изгибах прелестного рта. Как было мило, что она жалела меня и как странно, что я сам себя не жалел! После нескольких слов неловкого приветствия, я сел и молча стал следить за ней, пока она подкладывала дрова в уже пылающий огонь.

— Вы конечно знаете, — сказал я наконец резко, — что история о слишком сильной дозе лекарства ложь, и что моя жена преднамеренно приняла яд?

Мэвис посмотрела на меня с состраданием!

— Я боялась, что это так, — начала она нервно.

— Тут нечего бояться и не на что надеяться, — перебил я почти грубо. — Сибилла отравилась… И вы знаете почему? Потому что она с ума сошла от собственной греховности и сладострастия, потому что она любила преступной любовью моего друга Лючио Риманца.

Мэвис вскрикнула и задрожала.

— Вы верно читаете скоро, — продолжал я, — это одно из преимуществ литераторов: быстро просматривать рукописи и одним взглядом усваивать их тайный смысл, прочтите это.

И я протянул ей посмертную исповедь Сибиллы.

— Позвольте мне остаться здесь. Когда вы узнаете, что это была за женщина, вы скажете, достойна ли она была сожаления или нет?

— Простите меня, — мягко произнесла Мэвис, — я предпочла бы не читать того, что не для меня написано.

— Но оно было написано для вас, как и для всех, — нетерпеливо воскликнул я, рукопись никому не адресована и в ней даже говорится про вас. Я прошу вас, нет, я приказываю вам прочитать это признание! Мне необходимо ваше мнение. Мне нужен ваш совет. Вы, может быть, поможете мне сочинить подходящую надпись для монумента, который я намерен построить в ее честь и драгоценную память!