Скорбь сатаны

Как раз перед отъездом я узнал, что мой бывший друг «Босслз» скоропостижно скончался. Оказывается, что он пожелал лично отлить кусок золота из своей руды и задохнулся от ртутных испарений, вызванных этой операцией. Раньше это известие очень огорчило бы меня. Но теперь я не пожалел о своем друге. Я ничего не слышал о нем со дня получения моего неожиданного богатства — Кэррингтон даже не потрудился поздравить меня. Исполненный чувством собственного достоинства, я нашел, что с его стороны это было крайне грубо, и потому его смерть оставила меня вполне равнодушным. Вообще уже ничего не трогало меня, кроме самых близких личных интересов, и я никого не любил, так как нельзя было назвать любовью то чувство смутной привязанности, которое я испытывал по отношению к Мэвис Клер. Говоря совершенно честно, эта привязанность была ничем иным, как желанием быть утешенным и обласканным ею. Возможность сказать свету: «Эта женщина, которую вы подняли на щит славы; и увенчали лаврами, она любит меня, она не ваша, но моя!» Желание было полно чистейшей корысти и чистейшего эгоизма и не заслуживало другого названия, кроме себялюбия.

В это же время, какая-то странная необъяснимая перемена произошла в моих отношениях с Лючио.

Он очаровывал меня по-прежнему, и по-прежнему я находился под его влиянием, но как-то помимо своей воли я начал следить за ним и изучать его. Временами, каждый взгляд князя казался мне многознаменательным, каждый его жест был повелителен почти до наглости. В моем уме возникали неясные сомнения, почти страх, я жаждал знать о нем больше, чем знал и изредка ощущал к нему внезапный прилив отвращения, который отталкивал меня от него и наполнял каким-то безотчетным страхом. Наедине с ним, посреди широкого моря, отрезанный на время от всякого сообщения с кем бы то ни было, эти ощущения усиливались с каждым днем. Неприятное присутствие Амиэля, который был главным управителем на яхте, наполняло меня теперь не только отвращением, но и нервным страхом; мрачные и более или менее отталкивающие лица команды преследовали меня во сне; и однажды, нагнувшись через борт судна и смотря вниз, в бездонную морскую глубь, я подумал о странных чудесах Востока и историях о волшебниках, которые силой темной науки делали жертв из людей и, обольщая, совращали их с пути истины. Я не знаю, почему эта проходящая мысль привела меня в глубокое уныние, но когда я взглянул наверх, небо потемнело, и лицо одного из матросов, который вблизи меня чистил медные перила, показалось мне особенно зловещим и угрожающим. Я хотел было перейти на другую палубу, когда почувствовал руку на своем плече и обернувшись, встретил прекрасные печальные глаза Лючио.

— Путешествие надоело вам, Джеффри, — сказал он ласково. — Вам претят эти представители вечности: бесконечное небо и бесконечное море? Человек невольно признает свое бессилие и ничтожество, когда находится на доске между воздухом и океаном! Однако мы несемся вперед с быстротой, которая только возможна при электрической силе. Вы даже не подозреваете, сколько узлов мы делаем в час.

Я ничего не ответил, но взяв своего друга под руку, начал ходить с ним взад и вперед по палубе. Я чувствовал, что Лючио смотрит на меня, но сам избегал его взгляда.

— Вы задумались о вашей жене? — спросил он, наконец, сочувственно. — До сих пор по причинам вам известным, я избегал говорить о плачевной кончине столь прекрасного существа. Но, увы! Красота и расстройство нервов частенько идут рука об руку. Если бы у вас была вера, вы думали бы, что теперь ваша жена воплотилась в ангела.

Я резко остановился и посмотрел Лючио прямо в глаза. По его губам скользила легкая улыбка.

— В ангела? — повторил я медленно, — или в демона? Как думаете вы? Вы, который иногда утверждаете, что рай и ад существуют?

Князь ничего не ответил. Таинственная улыбка все еще озаряла его лицо.

— Говорите, — закричал я почти грубо. — Вы можете со мной не стесняться. По вашему, Сибилла ангел или демон?

— Дорогой Джеффри, — мягко ответил Лючио. — Женщина всегда ангел, как на этом свете, так и на том!

Я горько засмеялся.

— Если в этом заключается ваша вера, то я жалею вас!

— Я не говорил вам о моей вере, — ответил князь холодно, поднимая блестящие глаза к темневшему небу.

— Однако у вас есть вера, — настаивал я, и насколько я могу судить, — странная вера! Помните, вы обещались мне когда-нибудь объясниться?

— И вы готовы принять это объяснение? — прервал он слегка насмешливым тоном. — Нет, дорогой друг, позвольте мне сказать вам, что вы не готовы! Мои верования слишком положительны, чтобы сталкивать их с вашим неверием, слишком реальны, чтобы уступить даже выражению ваших сомнений. Вы сейчас же начали бы говорить выдержки из Вольтера и Шопенгауера, сопоставлять ваши мелкие, как пылинки, теории моему глубокому знанию. Скажу вам лишь одно, что я верю в Бога как в настоящее Положительное Существо…

— Вы верите в Бога? — повторил я, глядя на него в изумлении.

Он казался вполне серьезными я припомнил, что он всегда был таким, когда дело касалось Бога.