— Все равно, — продолжала она, — я вам нравлюсь, и вы хотите на мне жениться. Все, что я прошу теперь, это, чтобы вы пошли к отцу и купили меня немедленно! Подпишите купчую. Пожалуйста, не принимайте такого трагического вида, — засмеялась она, — итак, когда вы уплатите священнику и шаферам (в виде медальонов с бриллиантовыми монограммами), и гостям (в виде шампанского и других угощений), дадите на чай всем лакеям, не забыв того, который будет усаживать нас в свадебную карету, одним словом, когда все будет кончено, увезите меня, прошу вас, куда-нибудь далеко из этого дома, где искаженное лицо моей матери не будет преследовать меня, где я испытываю несказанные страхи днем и ночью, где мне снятся такие ужасы, — тут ее голос пресекся, и она скрыла лицо на моей груди. — Джеффри, увезите меня как можно скорее. Не будем жить в этом ненавистном Лондоне, а поселимся в Виллосмире, может быть, там я найду больше радости, более счастья.
Проникнутый ее умилительной мольбой, я прижал ее к своему сердцу, чувствуя, что она не ответственна за свои слова, вызванные возбужденным состоянием ее нервов.
— Все будет по вашему желанию, дорогая, — сказал я, — чем раньше вы будете принадлежать мне, тем я буду счастливее. У нас теперь конец марта, — к июлю, я думаю, все приготовления к свадьбе могут быть окончены!
— Да, — шепнула она, не поднимая своего лица.
— А теперь Сибилла, — продолжал я, — помните: мы больше о деньгах говорить не будем. Скажите мне то, что вы мне еще не сказали: что вы меня любите, что вы любили бы меня даже, если бы я был беден.
Девушка подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.
— Я этого сказать не могу, — ответила она, — я сказала вам, что в любовь не верю, и если бы вы были бедны, я конечно за вас не вышла бы: это вне всякого сомнения.
— Вы откровенны, Сибилла.
— Лучше быть откровенной, не правда ли? — сказала она и, сняв цветок со своей груди, вдела его в петлицу моего сюртука.
— Зачем мы будем друг друга обманывать, Джеффри? Вы ненавидите бедность, и я тоже! А глагол любить я спрягать не умею; иногда, когда я читаю книгу Мэвис Клер, мне вдруг кажется, что любовь существует; но я закрываю книгу, и с ней пропадает моя вера. Итак, не просите у меня того, чего я вам дать не могу. Я согласна, я даже рада выйти за вас замуж. Вот все, чего вы можете ожидать.
— Все? — воскликнул я в приливе не то гнева, не то страсти, прижав ее к себе и покрыв ее лицо поцелуями. — Все? нет, это не все. Вы ледяной цветок, но я научу вас любить; моя страсть увлечет вас! Вы не можете избегнуть общей участи, дорогое, глупое, красивое дитя! Ваши страсти спят; но они проснутся.
— Для вас? — спросила она, откинув голову и смотря на меня с каким-то таинственным выражением в лучезарных глазах.
— Да, для меня.
Сибилла засмеялась.
— Научите меня любви, и я полюблю, — запела она вполголоса.
— Вы должны любить, и полюбите! — воскликнул я. — Я буду вашим учителем.
— Наука трудная, — ответила девушка, — боюсь, что вся жизнь пройдет в учении, даже с таким учителем, как вы!
Ее лицо озарилось улыбкой; я снова поцеловал ее и пожелал ей спокойной ночи.
— Вы объявите князю Риманцу нашей помолвке? — спросила она.
— Если вы желаете?
— Конечно; скажите ему сегодня же! Мне хотелось бы, чтобы он знал.
Я спустился по лестнице; леди Сибилла облокотилась на перила.
— Спокойной ночи, Джеффри, — шепнула она ласково.
— Спокойной ночи, Сибилла.
— Не забудьте сказать князю Риманцу. — с этими словами она исчезла. Я вышел из дома; в страшном волнении: гордость, восторг и боль наполняли мое сердце; — я был женихом дочери графа и страстно любил женщину, неспособную, по ее же словам, ни любить, ни веровать….
Глава восемнадцатая
Вспоминая теперь, через промежуток трех лет, этот период моей жизни, я ясно представляю себе выражение лица Лючио, когда я объявил ему о своей помолвке с леди Сибиллой. Его внезапная улыбка придала его глазам блеск, который я в них раньше не видал: какое-то странное сияние, выражающее не то гнев, не то презрение. Пока я говорил, он играл со своим любимым, но для меня отвратительным насекомым, и я с брезгливостью смотрел как это блестящее, отталкивающее существо крепко цеплялось за его руку.
— Все женщины одинаковы, — наконец заметил князь, — мало кто противостоит против соблазна богатого брака.
Его замечание рассердило меня.
— Вы напрасно все судите с денежной точки зрения. Сибилла любит меня, ради меня самого, — сказал я, сознавая вполне, что говорю ложь.
Удивленный взгляд Лючио остановился на мне.
— Так вот откуда ветер дует? В таком случае искренне поздравляю вас, Джеффри; завладеть сердцем одной из самых гордых девушек Англии и сознавать, что она вышла бы за вас, даже, если бы у вас не было ни одного шиллинга, — это действительно победа, и вы можете гордиться ею! Поздравляю вас еще и еще!