Скорбь сатаны

Стоило ли жить, зная то, что я знал, зная, что женщина, которую я раньше любил и любил еще ненавистными мне порывами своего животного я, что эта женщина стояла нравственно ниже несчастной проститутки, продающей себя за наличные деньги, что чудный стан и ангельское лицо были лишь привлекательной личиной абсолютно порочной души… «Бог мой!» сдавленный крик вырвался из моей груди, и мои мысли стали кружиться в каком-то омуте несказанного отчаяния… Я бросился на траву отлогого берега, и закрыл лицо руками в приступе бесслезной, безвыходной тоски.

Но мысли продолжали наполнять мой ум, заставляя меня обдумать свое, положение. Была ли Сибилла более виновата, чем я?

Я ведь женился на ней с открытыми глазами и по собственному желанию, она говорила мне: «я существо развращенное, выросшее в среде безнравственности и знакомое с похотливой литературой нашего времени». На деле это оказалось правдой. Вся кровь бросилась мне в голову при мысли, до какой степени ее слова были правдивы; вскочив со своего места, я начал ходить взад и вперед в лихорадочном приступе презрения и отвращения; что мне сделать с этой женщиной, прикованной ко мне на всю жизнь? Усовершенствовать ее? Она поднимет меня на смех. Усовершенствовать себя? Это возбудит в ней не меньшую долю презрения. К тому же разве разврат не привлекал меня так же, как он привлекал ее? Разве я не был жертвой собственных животных страстей? Измученный и обезумевший, я бегал по берегу, и вздрогнул, как от внезапного выстрела, при звуке весел, равномерно спускавшихся в воду и голоса дудочника, вежливо предложившего мне свои услуги; согласился и через минуту был на озере, освещенном красным сиянием заката, превратившая вершины гор в жгучее пламя, и воду в алое вино. Мне кажется, что лодочник понял, в каком я был настроении, так как не нарушал благоразумного молчания, я же надвинул шляпу на брови и вновь погрузился в свои грустные мечты. Я был женат всего один месяц и, несмотря на этот краткий срок, чувство тошноты и насыщения успело заменить пыл, кажущейся бесконечной любви. Были даже минуты, когда несравненная физическая красота моей жены отталкивала меня; я знал ее такой, какой она была на самом деле, и внешняя прелесть не могла скрыть от меня всей пошлости ее характера. Больше всего поражало меня, изысканное лицемерие Сибиллы и ее изумительная способность лгать. Глядя на нее и внимая ее голосу, можно было принять ее за ангела чистоты, за существо, которое можно испугать и обидеть малейшим грубым словом… за воплощение самой мягкой, искренней женственности, полной сострадания и любви к ближнему. Все так думали о ней, и все грубо ошибались! Сердца у нее вовсе не было, я понял это всего через два дня после нашей свадьбы, в Париже, где мы получили телеграмму с известием о кончине леди Эльтон. Парализованная графиня, как оказалось, умерла в день или скорее в ночь нашей свадьбы, но граф счел нужным отложить это известие на сорок восемь часов, чтобы не омрачить наших брачных восторгов! После телеграммы пришло краткое письмо, оно кончалось следующими словами: «Так как ты невеста и не находишься в Англии, то советую тебе не облекаться в траур; в данном случае это совершенно лишнее», и Сибилла с радостью исполнила предложение отца, придерживаясь, однако, в своих разнообразных и роскошных туалетах белого и лилового цвета, чтобы не шокировать, говорила она, случайных знакомых, которых мы могли встретить во время нашего путешествия. Ни одного слова сожаления не было произнесено ею, и ни одну слезу она не проронила. «Как хорошо, что ее страдания кончены», вот все что она сказала, потом с легкой презрительной улыбкой прибавила: «когда это мы получим приглашение на свадьбу графа Эльтона с мисс Чезни?» Я ничего не ответил, черствость, и бессердечие моей жены огорчали меня и вместе с тем я был неприятно поражен совпадением смерти графини с моей свадьбой. Дни шли за днями, и прошел месяц, месяц, в котором ежедневно и ежечасно одна за другой, исчезали мои иллюзии, пока я не очутился лицом к лицу с грубой действительностью и не понял, что женился на красивом животном с душой развратницы. Тут я невольно останавливаюсь и испрашиваю себя: Не был ли я тоже развратником? Да, сознаюсь в этом, но разврат — мужчины, в дни ранней юности достигавший нередко безумных пределов, под влиянием искренней любви превращается в сильное желание найти бесконечную чистоту и нравственность в любимой женщине; даже если мужчина предавался греху и разврату, приходит время, когда он презирает себя за собственные пороки и, изнемогая от самобичевания, преклоняется к ногам чистой кроткой женщины, витающей около него, как добрый ангел; он отдает ей свою жизнь со словами: «делайте из нее что хотите, она ваша». И горе той, которая играет этим даром или злоупотребляет им! Ни один мужчина, даже если он и вел развратную молодость, не должен брать в подруги жизни развратную женщину; лучше ему пустить себе пулю в лоб и сразу покончить со своей никому не нужной жизнью.