Скорбь Сатаны

– Что сделала эта несчастная маленькая планета? – медленно повторил он. – Несчастная маленькая планета… не сделала ничего. Но гнев и презрение во мне пробуждает то, что с несчастной маленькой планетой сделали боги. Они создали эту сферу чудес, одарив ее прелестью прекраснейших уголков горнего рая, украсив цветами и листвой, научив ее музыке – музыке птиц, потоков, катящихся волн и падающих дождей; качая на волнах чистого эфира меж лучами света, слепящего глаза смертных; провели ее сквозь хаос, грозовые облака и иззубренные копья молний, чтобы она мирно вращалась на отведенной ей орбите, с одной стороны освещаемая ярким, величественным солнцем, с другой – дремотным сиянием луны. Боле того, они вложили божественную душу в человека. Можете пребывать в своем неверии сколько угодно – но все же, хоть пигмеи, появившиеся на земле, и пытаются преодолеть безбрежный, вечный океан науки, душа существует, а с ней и все прочие бессмертные силы! Нет, боги – я говорю о них во множественном числе, подобно древним грекам, так как считаю, что они суть эманации высшего божества – итак, боги настояли на том, чтобы один из них явился на землю, воплотившись в качестве человека, исключительно ради того, чтобы донести истинность бессмертия до этих хрупких созданий из кажущейся бренной глины! Вот за что я ненавижу эту планету – есть и другие миры, куда более величественные, но Бог избрал именно этот!

С минуту я молчал, поразившись услышанному.

– Вы удивляете меня! – наконец сказал я ему. – Полагаю, вы ссылаетесь на Христа, но в наши дни все убеждены, что он был обычным человеком, подобным нам, и в нем не было ничего божественного. Как вы противоречивы! Помню, с каким жаром вы отрицали то, что являетесь христианином.

– Конечно, и я все еще отрицаю это, – быстро ответил он. – Я не наживаюсь на церкви, и мне нет нужды лгать об этом. Я не христианин; никто из живущих не является христианином. Цитируя одно очень старое изречение: «Был лишь один христианин, и его распяли». Но хоть я и не христианин, я никогда не говорил, что сомневаюсь в существовании Христа. Меня заставили признать это… силой.

– Кто-то, наделенный властью? – спросил я с усмешкой.

Ответил он не сразу. Горящие глаза его, казалось, смотрели сквозь меня, куда-то далеко. Лицо его стало необычайно бледным, превратившись в непроницаемую маску – подобное уже случалось с ним раньше, – и на нем появилась жуткая улыбка. Так мог улыбаться тот, кто бравировал перед лицом смерти, услышав о мрачной, ужасной пытке, что его ожидает.

– Вы затронули тему, болезненную для меня, – наконец резко ответил он мне. – Мои убеждения, касающиеся определенных ступеней религиозного развития человечества, основаны на изнурительном изучении некоторых весьма неприятных фактов, на которые человечество обычно закрывает глаза, зарывая голову в песок собственных заблуждений. Касаться их сейчас я не намерен. Придет время, и я посвящу вас в некоторые из моих тайн.

Мучительная улыбка исчезла с его лица, и оно снова стало спокойным и задумчивым. Я поспешно сменил тему, так как к тому времени уже понял, что мой блистательный друг, как и многие необычайно одаренные люди, имеет свою «идею фикс», и тема эта крайне болезненна для него, так как касается сверхъестественного, а следовательно (по моему мнению) невозможного. Мой собственный дух в дни моей бедности метался меж душевными муками и материальной выгодой, но стоило мне внезапно обрести богатство, и я превратился в человека, умудренного жизненным опытом, для которого любые предположения о невидимых силах, что существуют и действуют вокруг нас, были глупостью, не стоящей того, чтобы думать о ней. Мне следовало бы насмехаться над теми, кто пытался заговорить со мной о законе вечного правосудия, что действует как в отношении человека, так и целых народов, не в качестве проходящего явления, но постоянно склоняя его на сторону добра, а не зла – ведь невзирая на то, что человек стремится закрыть на это глаза, в нем есть частица божественного, оскверняя которую собственными пороками, он вынужден очиститься, вновь и вновь, в бушующем пламени сожаления и невыразимого отчаяния, что по праву зовется адским огнем!

XXII