Скорбь Сатаны

Сам я очень в этом сомневался; была выставлена лошадь премьер-министра, и все ставили на нее. Мало кто видел Фосфора, и хоть среди них и нашлись те, кого привлек его внешний вид, у них не было возможности судить о его качествах благодаря тщательному надзору двух стременных – молчаливых и немногословных, по внешности и характеру несколько напоминавших Амиэля. Мне самому был безразличен исход состязаний. Меня мало заботило, выиграет Фосфор или нет. Я мог позволить себе проиграть, а победа не принесла бы мне почти ничего, за исключением момента преходящего триумфа. В этой победе не было ничего долговечного, разумного и благородного – нет ничего долговечного, разумного и благородного во всем, что связано со скачками. Однако поскольку подобная трата денег и времени считалась модной, я следовал ей ради того, чтобы обо мне говорили без какой-либо иной причины. Меж тем Лучо, почти не общавшийся со мной на эту тему, был занят подготовкой обручального празднества в Уиллоусмире, придумывая всяческие сюрпризы для развлечения гостей. Было отправлено восемь сотен приглашений, и в обществе вскоре начались многословные и взволнованные речи о возможном великолепии предстоящего торжества. Приглашения охотно принимались; лишь некоторые были отклонены из-за болезни, смерти кого-то из родных или намеченных дел, и в числе последних, к моему сожалению, была и Мэйвис Клэр. Она уезжала на побережье, чтобы остановиться у старых друзей, о чем говорилось в ее милом письме, и выражала свою признательность за приглашение, хоть и не смогла его принять. Как странно, что, прочитав ее немногословный отказ, я испытал столь сильное разочарование! Она была для меня никем – всего лишь женщиной-литератором, по странной случайности оказавшейся прелестней многих женщин, вовсе не связанных с литературой; все же я чувствовал, что без нее краски праздника в Уиллоусмире несколько поблекнут. Мне хотелось представить ее Сибил, так как я знал, что это доставит моей невесте особое удовольствие; однако сбыться этому было не суждено, и я испытывал необъяснимую досаду. В строгом согласии следуя своему обещанию, я позволил Риманезу распоряжаться всем, что должно было стать ne plus ultra[15] во всем, что касалось увеселений и чудес на потеху безразличной и взыскательной светской публике, и я не вмешивался в его дела, не задавал вопросов, полностью полагаясь на вкус, воображение и изобретательность моего друга. Я понял лишь, что все заботы приняли на себя иностранные артисты и поставщики продовольствия и не было задействовано ни одной английской компании. Однажды я попытался узнать, в чем крылась причина, на что получил один из загадочных ответов Лучо:

– Ничто английское англичан не устраивает. Все должно быть импортировано из Франции, чтобы угодить тем, кого сами французы называют «предательским Альбионом». Вместо прейскуранта должно быть меню, а у всех блюд должны быть французские названия, иначе они будут невкусными. На потребу британскому вкусу танцовщицы и комедиантки должны быть француженками, а шелковые драпировки должны быть сотканы на французских станках. С недавних пор сюда также входит импорт парижской морали и моды. Конечно, доблестной Британии это совсем не подходит – доблестная Британия, обезьянничающая на парижский манер, напоминает подвыпившего честного крепко сложенного гиганта с кукольной шляпкой, натянутой на львиную голову. Но кукольные дамские шляпки нынче в моде. Я верю, что однажды гигант обнаружит, что она выглядит нелепо, и сбросит ее, хохоча над собственной временной глупостью. И без нее он примет свой истинный благородный облик – с достоинством, как подобает избранному завоевателю, чья регулярная армия владычествует над морями.

– Очевидно, Англия вам нравится! – сказал я, улыбаясь. Он рассмеялся.

– Ни в коей мере! Англия мне нравится не больше, чем любая другая страна на всем земном шаре. Мне не нравится сам земной шар, и Англия лишь получает долю моего отвращения ко всем подобным пятнам на его дрянной поверхности. Если бы я мог, то возвел бы себе трон на подходящей звезде и зашвырнул Землю в космос, надеясь, что этот акт насилия покончит с ней навеки.

– Но почему? – спросил я удивленно. – Почему вы ненавидите Землю? Что сделала эта несчастная маленькая планета, чтобы заслужить вашу ненависть?

Он посмотрел на меня, и взгляд его был очень странным.

– Сказать вам? Вы мне ни за что не поверите!

– Это неважно! – ответил я с улыбкой. – Скажите!