Скорбь Сатаны

Приготовления к моей свадьбе теперь шли полным ходом – присылали множество подарков, как для Сибил, так и для меня, и я познакомился с дотоле неизвестной (в том, что касалось меня самого) стороной вульгарности и фальши светского общества. Всем были известны размеры моего состояния, и как мало было необходимости в том, чтобы дарить мне или моей нареченной невесте дорогие подарки; тем не менее все наши так называемые «друзья» и знакомые стремились перещеголять друг друга в их дороговизне, если не в хорошем вкусе своих разнообразных подношений. Будь мы юной парой, отважно вступавшей в новую жизнь истинной любви, не вполне уверенной в своих перспективах и будущем доходе, нам не досталось бы ничего полезного или ценного – каждый постарался бы подарить что-либо подешевле и похуже. Вместо очаровательных сервизов из чистого серебра у нас бы был скудный ассортимент никелированных чайных ложечек; вместо дорогих изданий книг, украшенных роскошными гравюрами на стали, нам бы, вероятно, пришлось благодарить за семейную Библию в десять шиллингов. Конечно, мне была совершенно ясна истинная природа и цель щедрой экстравагантности нашего круга знакомых из высшего общества – их подарки были обыкновенными взятками, и об истинной их цели было несложно догадаться. Дарители желали оказаться в первых рядах приглашенных на свадьбу, а после и в нашем списке визитов, предвидя приглашения на наши ужины и званые вечера; помимо этого, они рассчитывали на наш вес в обществе и возможность занять денег когда-нибудь в туманном будущем в случае острой необходимости. И я, и Сибил были едины в скупом выражении нашей признательности, подавляя презрение, вызванное их подхалимскими подарками. На массу своих сверкающих драгоценностей она смотрела с полнейшей скукой и безразличием и потешила мое самолюбие, уверяя меня, что ей понравились лишь ривьера с сапфирами и бриллиантами, подаренная ей в честь помолвки, и обручальное кольцо с такими же ослепительными камнями. Но я заметил, что ей весьма пришелся по вкусу и подарок Лучо, бывший настоящим шедевром ювелирного искусства. Это был пояс в виде змеи, чье тело целиком состояло из чистейших изумрудов, а голова из рубинов и бриллиантов. Он был гибким, как тростник, и обвился вокруг талии Сибил, словно живой, двигаясь в такт ее дыханию. Подобное украшение казалось мне совершенно неподходящим для юной невесты, но все остальные восхищались им и завидовали обладательнице столь непревзойденных камней, так что я ничем не проявил своего недовольства. В подарке Дианы Чесни проявилась ее нежная сентиментальность и изысканность – это была исключительно прелестная мраморная статуэтка Психеи на пьедестале из серебра и эбена. Холодно улыбаясь, Сибил поблагодарила ее.

– Вы подарили мне символ души. Несомненно, вы вспомнили, что своей души у меня нет.

И ее беззаботный смех пробрал бедную Диану «до самых костей», как позже со слезами уверяла меня юная добросердечная американка. Тогда я почти не виделся с Риманезом. Я был слишком занят урегулированием вопросов по расчетам со своими юристами. Господа Бентам и Эллис возражали против моего намерения предоставить моей будущей жене половину своего состояния без каких-либо ограничений; но вмешательства я не терпел, и договор был составлен, подписан и скреплен печатью при свидетелях. Граф Элтон не мог найти слов для моей «беспримерной щедрости», «благородной натуры» и расхваливал меня на все лады, где только мог, пока не превратился в ходячую рекламу добродетелей своего будущего зятя. Он, кажется, взял у жизни взаймы – открыто флиртовал с Дианой Чесни, а о своей парализованной супруге с застывшим взглядом и мертвенной ухмылкой не говорил, и, как я полагаю, даже не вспоминал. Вокруг Сибил почти постоянно крутились портные и модистки, и нам удавалось увидеться лишь на несколько минут в день и поспешно обменяться парой слов. В эти минуты она была очаровательна, и даже ласкова со мной, и все же, несмотря на то, как страстно я восхищался ей и любил ее, я чувствовал, что она подобна моей рабыне – что подставляла губы для поцелуев так, будто считала, что я их купил, а потому получил право их целовать, и никак иначе; что ласки ее были делаными, а все поведение тщательно продуманным, без единого следа непредвзятости. Я пытался избавиться от этих мыслей, но они постоянно преследовали меня, омрачая сладость моих непродолжительных ухаживаний.