Скорбь Сатаны

– Потому, что я читал вашу книгу. В ней есть отличные идеи – идеи, что могли бы, будь они плодами ваших искренних убеждений, со временем достигнуть публики, ведь они были здравыми и полезными. Читатели недолго способны терпеть покупные сенсации и искусственный ажиотаж. К слову, вы пишете о Боге – и все же, согласно собственному заявлению, вы не верили в Бога, даже когда писали о его существовании, а было это задолго до нашей встречи. Следовательно, книга не являлась плодом ваших искренних убеждений, и это стало лейтмотивом вашей неудачи у широкой публики. Каждый читатель может видеть, что вы не верите в то, что пишете – фанфары славы не звучат для недостойных.

– Ради всего святого, давайте не будем говорить об этом! – раздраженно сказал я. – Я знаю, что в моем сочинении чего-то недостает – того, о чем говорите вы, или чего-то еще, но думать об этом я не хочу. Пусть оно пропадет пропадом – а так и случится; быть может, в будущем я напишу что-нибудь получше.

Он молчал и, докурив сигару, бросил кончик в траву, где тот догорал тусклым красным угольком.

– Мне пора на боковую, – заметил он. – Есть еще несколько указаний, что стоит раздать слугам на завтра. Я отправлюсь к себе в комнату, как только закончу – так что я желаю вам спокойной ночи.

– У вас и так немало хлопот, – сказал я. – Могу ли я чем-то вам помочь?

– Нет, не можете, – улыбаясь, ответил он. – Если я за что-то берусь, то все делаю по-своему или не делаю вообще. Спите спокойно, и проснитесь пораньше.

Он кивнул и неторопливо удалился прочь по росистой траве. Я смотрел, как его темная фигура становится все меньше, пока он не вошел в дом; затем я закурил новую сигару и отправился бродить по своим владениям в одиночестве, там и тут замечая деревья в цветах и изящные шатры из шелка, возведенные в живописных уголках и закоулках сада к завтрашнему дню. Я взглянул на небо; оно было чистым, безоблачным – дождя не ожидалось. Вскоре я открыл калитку, ведущую на проселочную дорогу, и медленно пошел вперед, почти не сознавая, куда иду; спустя несколько минут я оказался напротив коттеджа «Лилия». Приблизившись к калитке, я заглянул внутрь – милый старый дом был неосвещенным, безмолвным, пустым. Я знал, что Мэйвис Клэр уехала – не было ничего странного в том, что вид ее домика подтверждал это. По стене взбирался розовый куст, словно прислушиваясь в ожидании ее шагов; за широкой зеленой лужайкой, где она играла со своими собаками, к небу тянулись высокие кринумы, раскрывшись навстречу свету звезд и ночному ветерку. Воздух полнился ароматами жимолости и шиповника, наводившими на мысли об изящном, и когда я склонился над невысоким забором, безотчетно разглядывая длинные тени деревьев на траве, запел соловей. Сладостная, но печальная трель этого маленького возлюбленного луны серебристой мелодией слышалась в тишине, и я слушал ее, пока глаза мои не увлажнили слезы. Странно, но тогда я совершенно не думал о своей невесте Сибил, как следовало бы поступить влюбленному в минуту самозабвенного упоения. Перед моими глазами было лицо другой женщины – не столь прекрасной, всего лишь милой – лучившееся светом нежных, мечтательных, чудесных невинных глаз, лицо новой Дафны с таинственным лавром, венчающим ее чело. Все пел и пел соловей; высокие лилии качались на тихом ветру, словно кивая в такт исступленным трелям, и сорвав цветок шиповника с изгороди, я повернул прочь, с непонятной тяжестью в сердце, не в силах ни проанализировать, ни объяснить природу этой тревоги. Частично я истолковал ее как сожаление о том, что поднял перо с тем, чтобы бездумно, издевательски оскорбить кроткую, блистательную владелицу этого домика, обитавшую здесь, подобно студенту-отшельнику, в покое и умиротворении; но было и что-то еще. Что-то печальное и необъяснимое таилось в моих мыслях – что-то, чему тогда я не мог дать названия. Теперь я знаю, что это значило – но уже слишком поздно.

Вернувшись в свои владения, сквозь деревья в одном из верхних окон Уиллоусмира я разглядел яркий красный свет. Он мерцал, словно зловещая звезда, и ведомый им, я шел по террасам и извилистым садовым дорожкам к дому. Я вошел в холл, где меня встретил паж в пурпуре и золоте, и с почтительным поклоном проводил меня в мою комнату, где ждал Амиэль.

– Князь отошел ко сну? – спросил я его.

– Да, сэр.

– В его окне горит красная лампа, да?

Амиэль смотрел на меня почтительно, задумчиво, но мне показалось, что он улыбается.

– Я думаю… да, думаю, что горит, сэр.

Больше вопросов я не задавал, позволив ему исполнять свои обязанности в молчании.

– Спокойной ночи, сэр! – наконец сказал он, взглянув на меня ничего не выражающими глазами.

– Спокойной ночи! – равнодушно ответил я.