Скорбь Сатаны

– Верно, – согласился я, но с тяжелым сердцем, ведь ее слова напомнили мне то, что я предпочел бы забыть, а именно, ее собственное признание в полном отсутствии веры. Следующей картиной, изображающей императора на троне, был «Автократ». У его ног теснилась жалкая толпа униженных и голодных, протягивавших к нему свои тощие руки в мучительной мольбе, но он даже не смотрел на них, словно их вообще не было. Он склонил голову, прислушиваясь к шепоту почтительно склонившегося советника и конфидента, меж тем как тот прятал за спиной обнаженный кинжал, готовясь вонзить его в сердце монарха. «Россия!» послышался чей-то шепот, едва сцену скрыл занавес; но еле слышные догадки сменились удивленными и восхищенными восклицаниями, как только открылась следующая картина, «Уголок ада». Она была действительно оригинальной и совершенно противоположной тому, что можно было вообразить, исходя из ее названия. Мы увидели черную, глубокую каверну, где искрился лед и сверкал огонь – гигантские сосульки свисали с потолка, а внизу горело бледное пламя. В черном проеме виднелся силуэт человека, считавшего золотые монеты, но каждая из них, падая из его призрачных пальцев, превращалась в язык пламени, и нетрудно было понять заключенную в картине мораль. Заблудшая душа сама была виновна в своих муках и всячески усугубляла и продлевала их. Игра тени и света напоминала картины Рембрандта, но я был рад, когда закрылся занавес – что-то в ужасном лице обреченного грешника напомнило мне жуткую троицу, явившуюся мне в ту ночь, когда застрелился виконт Линтон. Следующей картиной были «Семена порока». Прекрасная, совсем юная обнаженная дева покоилась на роскошном ложе; в руке ее был роман, чье заглавие было отчетливо видно всем – то была книга, принадлежавшая перу одного из прославленных современных писателей. Вокруг нее, на полу и на стоявшем рядом стуле, были небрежно разбросаны схожие романы порнографического содержания, и на всех обложках столь же отчетливо можно прочесть имена их авторов.

– Какая дерзость! – послышался голос леди, сидевшей непосредственно за мной. – Интересно, есть ли в зале кто-нибудь из авторов?

– Если даже и так, то они не против! – сдавленно усмехнулся ее сосед. – Для них это будет первосортной рекламой!

Побледневшая Сибил печально смотрела на сцену.

– Эта картина так правдива! – прошептала она. – Джеффри, она до боли правдива!

Я ничего не ответил, хотя знал, что она имеет в виду, но увы! Я не знал, насколько глубоко в ее душу проникли «семена порока» и какие плоды они принесут, когда взойдут. Занавес закрылся, и практически немедленно открылся вновь, открывая «Его последнее приобретение». Перед нами предстала роскошно обставленная гостиная наших дней, где было восемь или десять мужчин в модных фраках. Очевидно, они только что встали из-за карточного стола, и один из них, с виду человек разгульный и грубый, злодейски улыбаясь, со смесью триумфа и насмешки указывал на свое «приобретение» – прелестную женщину. Подобно невесте, она была одета в сверкающее белое платье, но словно узница, была прикована к мраморной колонне, увенчанной головой скалящегося сатира. Руки ее были скованы бриллиантовой цепью, талия – нитями жемчугов, на шее был массивный рубиновый ошейник, и от груди до самых пят ее обвивали путы из драгоценных камней и золота. Голова ее была запрокинута, выражая гордость и презрение, и лишь во взгляде читался стыд, самопрезрение и отчаяние от сознания собственной несвободы. Владелец этой белой рабыни перечислял и расхваливал ее качества своим одобрительно аплодировавшим товарищам, всем видом выражавшим разнообразные чувства – похоть, жестокость, зависть, черствость, бесчестье и эгоизм с такой силой и так живо, что не сумел бы передать ни один, даже самый одаренный художник.

– Первоклассный образец свадьбы в высшем обществе! – услышал я чей-то возглас.

– Весьма! – ответил ему другой. – Точь-в-точь традиционная счастливая пара!

Я бросил взгляд на Сибил. Она была бледна, но улыбнулась мне, увидев вопрос в моих глазах. Сердце мое согрелось при утешительной мысли о том, что теперь она, по ее собственным словам, «научилась любить» и свадьба для нее была больше, чем просто материальная выгода. Она не была моим «приобретением» – она была моей возлюбленной, моей святой, моей королевой! Или так мнилось мне, тщеславному глупцу.