Скорбь Сатаны

Прошло несколько дней после пиршества в имении Уиллоусмир, и в газетах не переставали писать о его великолепии и роскоши. Как-то утром, подобно великому Байрону, я проснулся и обнаружил, что знаменит. Не благодаря своим интеллектуальным достижениям; не из-за неожиданно совершенного героического подвига; не из-за благородных дел в сфере общества и политики. Нет! Славой своей я был обязан четвероногому – победившему на дерби Фосфору. Мой скакун шел вровень с лошадью премьер-министра, и на мгновение казалось, что все предприятие сомнительно, но ближе к финишу жилистый Амиэль, одетый в пурпурный шелк, слился с Фосфором воедино, и тот показал невиданную скорость. Конь буквально летел над землей, и опередив соперника на пару ярдов, вырвал триумфальную победу. Подобная демонстрация могучей силы была встречена одобрительными криками, и я стал героем дня, любимцем публики. Меня несколько позабавила сконфуженность премьер-министра – он крайне болезненно воспринял свое поражение. Он не знал меня; я тоже не был с ним знаком. Я не разделял его политических убеждений, меня ни на йоту не интересовало, что он чувствует, но я находил некоторое удовольствие в том, что вдруг стал известнее, чем он, потому что принадлежавшая мне лошадь выиграла на скачках! Не успев опомниться, я был представлен принцу Уэльскому, пожавшему мне руку и поздравившему меня; все известнейшие английские аристократы наперебой желали со мной познакомиться. Про себя я смеялся над подобным проявлением манер со стороны «английских джентльменов в сени своих домов». Они толпились вокруг Фосфора, чей дикий взгляд предостерегал любого от всяких вольностей; он выглядел нимало не утомленным, словно мог тут же заново с удовольствием выйти на заезд и победить. Смуглое, коварное лицо Амиэля и его жестокий, пытливый взгляд, очевидно не нравились большинству из присутствующих на дерби джентльменов, хотя на все расспросы он отвечал охотно, уважительно и не без юмора. Но для меня сутью всего случившегося стало то, что я, Джеффри Темпест, некогда бедствующий писатель, а ныне миллионер, просто являясь владельцем лошади, победившей на дерби, стал знаменитостью – или тем, кого в высшем обществе считают знаменитостью, «гарантированно привлекающей внимание аристократии», как пишут в рекламных объявлениях, и становящейся объектом лести и преследования со стороны дам полусвета, желающих заполучить драгоценности, яхты и лошадей в обмен на несколько грязных поцелуев их карминовых губ. Меня осыпали комплиментами, и я стоял, наслаждаясь этими мгновениями, с улыбкой отвечая любезностью на любезность, жал руки лорду Такому-то, сэру Сякому-то, его светлости герцогу Разэдакому из Пивляндии, его темности Мелкопоместному Дворянину; в душе же я питал к ним настолько сильное презрение, что даже сам этому удивлялся. Когда, наконец, я покинул ипподром в компании Лучо, кто, как обычно, был знаком и дружен со всеми присутствующими, он заговорил со мной, и голос его звучал куда тише и печальнее, чем когда-либо.

– Несмотря на все ваше себялюбие, Джеффри, в вас есть нечто впечатляющее и благородное – нечто, смело противящееся лжи и притворству. Так почему же вы, во имя всего святого, не дадите волю этим чувствам?

Я удивленно взглянул на него и усмехнулся.

– Что значит «дать им волю»? Сказать этим лицемерам, что вижу их насквозь? Сказать лжецам, что знаю, что они лгут? Мой дорогой друг, в обществе мне становится слишком жарко!

– Не жарче или холоднее, чем может быть ад, в который вы не верите, – продолжал он так же тихо. – Но я не говорю о том, что вы должны прямо заявлять об этом всем в лицо, тем самым оскорбляя их. В публичных оскорблениях нет ничего благородного – это всего лишь проявление грубости. Благородные деяния куда лучше слов.

– И что же я, по-вашему, должен делать? – с любопытством спросил я его.

С минуту он молчал, как будто мучительно пытался на что-то решиться, а затем ответил:

– Мой совет покажется вам странным, Джеффри, но раз вы так желаете, я вам отвечу. Позвольте раскрыться своему благородству и идеализму, не жертвуйте чувством справедливости, потворствуя чьей-либо власти и влиянию… и попрощайтесь со мной! От меня вам нет пользы, я лишь потакаю вашим разнообразным прихотям и знакомлю вас с великими или ничтожными людьми, которых вы желаете заполучить в друзья ради собственной выгоды. Поверьте, для вас будет куда лучше, и в смертный час вы утешитесь, если отринете всю эту лживую, пошлую чушь, и заодно – меня! Пусть высший свет кружится в водовороте собственной глупости, покажите королевскому двору его истинное место, докажите, что вся его напыщенность, чванство и блеск ничего не стоят в сравнении с благородством души честного человека, и как Христос сказал богатому властителю, «продай половину всего, что имеешь, и отдай бедным».