– Но критики не замечают этого, – возразила она с едва заметной насмешкой. – Очевидно, им нет дела до сохранения чистоты английского языка. Очевидно, их приводит в восторг оригинальность темы плотской любви, хоть я и считала, что подобная тема стара, как мир. Как правило, я не читаю рецензий, но случилось так, что мне попалась на глаза статья о только что утопленной вами книге – и рецензент писал, что плакал, читая ее!
Она снова рассмеялась.
– Свинья! – отрезал я решительно. – Вероятно, в ней он нашел оправдание собственным порокам! Но вы, Сибил… Зачем же
– В первую очередь меня подтолкнуло к этому любопытство, – послышался равнодушный ответ. – Я хотела узнать, над чем так рыдал этот критик. И обнаружила, что история эта о том, как мужчины развлекаются с проститутками, теми, что стоят вдоль дорог и в переулках; а в этом я мало что смыслю, так что решила – почему бы не узнать побольше? Вы же знаете – если услышишь хоть пару слов о чем-то неприглядном, хочется еще и еще, словно сам дьявол нашептывает вам. Кроме того, литература должна отражать то, в какое время мы живем, и раз уж этих книг куда больше прочих, следует принять это как данность и заглядывать в них, как в зеркало нашей эпохи.
Всем видом выражая веселость и презрение, она поднялась с кресла и взглянула на прекрасное озеро внизу.
– Эта книга пойдет на корм рыбам. Надеюсь, они не отравятся! Если бы они умели читать и понимать наш язык, сколько бы они узнали о нас, людях!
– Почему вы не читаете книг Мэйвис Клэр? – вдруг спросил я ее. – Вы говорили мне, что восхищаетесь ей.
– Да, и безмерно! – ответила она. Восхищаюсь ей и удивляюсь одновременно. Как может эта женщина обладать сердцем и верой ребенка в этом мире? Это выше моего понимания. Мне это всегда казалось невероятным чудом, даже сверхъестественным. Вы спрашиваете, почему я не читаю ее книг? Я читаю их, и перечитываю снова и снова, но она не так много пишет, и ждать ее новых романов приходится дольше, чем книг других писателей. Я читаю Мэйвис Клэр, когда хочу почувствовать себя ангелом, но чаще мне хочется чувствовать себя совершенно иначе, и тогда ее книги лишь заставляют меня волноваться без причины.
– Волноваться? – переспросил я ее.
– Да. Тревожно находить кого-то, верящего в Бога, когда ты сам не можешь в него поверить; когда тебе предлагают прекрасную веру, которую ты не можешь постичь, и знать, что есть живое существо, женщина, похожая на тебя во всем, кроме ума, которая крепко держится за свое счастье, недостижимое для тебя… Которого тебе не достичь никогда, даже если день и ночь ты простираешь руки в мольбе и взываешь к постылым небесам.
В этот момент она была похожа на королеву из трагедии – ее фиалковые глаза пылали, губы были приоткрыты, грудь вздымалась. Я подошел к ней со странной нервной нерешительностью и коснулся ее руки. Она безразлично коснулась моей. Я взял ее под руку, и минуту или две мы молча прогуливались по посыпанной гравием дорожке. Зажглись огни чудовищного отеля, потакавшего нам и нашим желаниям, мерцая от подвала до крыши, а прямо над арендованным нами шале заискрилась триада звезд в форме трилистника.
– Бедный Джеффри! – сказала она наконец, бросив на меня быстрый взгляд снизу вверх. – Мне жаль вас! При всех моих капризах характера я не глупа, и, во всяком случае, я научилась анализировать себя так же хорошо, как и других. Я читаю вас так же легко, как книгу, – я вижу, в каком необычайном смятении находится ваш разум! Вы любите меня – и вы ненавидите меня! И эти противоречивые чувства разрушают вас и ваши идеалы.
Тише, молчите; я знаю, я знаю! Но кем бы вы хотели, чтобы я была? Ангелом? Я не могу вообразить подобное создание дольше, чем на мимолетное мгновение. Святой? Все они были замучены. Добродетельной женщиной? Я никогда ни одной не встречала. Невинной? Невежественной? Я говорила вам еще до того, как мы поженились, что я не была ни той, ни другой; мне больше нечего знать о том, что касается отношений между мужчинами и женщинами, – я узнала, что врожденную любовь к пороку питают и те, и другие. Выбирать между ними не приходится – мужчины не хуже женщин, женщины не хуже мужчин. Я открыла для себя все – кроме Бога! И я прихожу к выводу, что ни один Бог никогда не сумел бы создать нечто столь безумное и низкое, как человеческая жизнь.
Она все говорила, а мне хотелось пасть к ее ногам и умолять ее замолчать. Ибо она, сама того не подозревая, озвучила некоторые из мыслей, которым я сам часто предавался, и все же из ее уст они звучали жестоко, неестественно и бессердечно до такой степени, что заставляли меня робеть перед ней в мучительном страхе. Мы добрались до небольшой сосновой рощицы, и здесь, в тишине и тени, я обнял ее, безутешно вглядываясь в ее красивое лицо.