Скорбь Сатаны

Мэйвис ответила не сразу – она занималась тем, что разливала чай, затем передала нам чашки. Сибил, всегда следившая за тем, как проявляются черты характера, заметила это, и снова повторила свое предложение.

– Вы же придете в гости, да? Можете приходить, когда захотите, и чем чаще, тем лучше. Мы должны стать подругами!

Мэйвис взглянула на нее с искренней, милой улыбкой.

– Вы правда так считаете? – спросила она.

– Считаю? – переспросила Сибил. – Ну конечно же!

– Как вы можете в этом сомневаться! – воскликнул я.

– Простите меня за то, что задала такой вопрос, – сказала Мэйвис, все еще улыбаясь. – Но видите ли, вы одни из первейших богачей во всем графстве, а богатые люди считают себя выше любых писателей.

Она рассмеялась; в ее голубых глазах сверкнули веселые искорки.

– Думаю, многие из них считают писателей своего рода странным придатком человечества, причем едва ли порядочным. Это очень смешно и всегда забавляет меня; как бы там ни было, среди множества моих недостатков наиглавнейшими являются гордость и упрямое стремление к независимости. К слову, по правде говоря, многие из так называемых «великих» людей приглашали меня к себе в гости, и когда я соглашалась, то впоследствии обычно сожалела об этом.

– Но почему? – спросил я ее. – Ваши визиты делают им честь!

– Не думаю, что они так считают! – скромно покачала она своей светлой головкой. – Они полагают, что совершают акт великого снисхождения, тогда как на самом деле это делаю я – мне, знаете ли, полезно бывает сменить общество Афины Паллады в моем кабинете на компанию какой-нибудь завитой модницы в оборках.

Улыбка вновь засияла на ее лице, и она продолжила:

– Однажды меня пригласили на обед барон и баронесса и позвали еще гостей, чтобы, по их словам, «познакомить их со мной». Меня представили одному или двум из них, а остальные сидели и смотрели на меня так, будто я какой-то неизвестный вид рыбы или птицы. Затем барон показал мне свой дом, сообщив, сколько стоит его коллекция картин и фарфора – он снизошел даже до того, что объяснил, какой из них дрезденский, а какой делфтский, хоть я, будучи всего лишь невежественной писательницей, сама могла бы просветить его на этот счет, равно как и во многом другом. Однако я мило улыбалась ему, пока он меня развлекал, как обычно, сделав вид, что я очарована и восхищена, но больше они не приглашали меня в гости. Если, конечно, они не хотели произвести на меня впечатления своей коллекцией мебели, то я не знаю, чем вообще заслужила их приглашение, и тем более, чем заслужила их немилость!

– Должно быть, это были парвеню, – негодующе воскликнула Сибил. – Люди благородных кровей ни словом бы не упомянули о стоимости своих вещей – за исключением евреев.

Мэйвис рассмеялась – весело, будто зазвенели колокольчики, затем продолжила:

– Не стану называть их имен, ведь когда я стану старой, мне потребуется что-нибудь для мемуаров! Тогда их имена останутся в грядущем, так же, как враги Данте остались гореть в аду! Я рассказала вам об этом, так как хотела узнать, действительно ли вы хотите стать моей подругой, пригласив меня в гости. Потому что барон и баронесса так разглагольствовали обо мне и моих книгах, словно хотели, чтобы я стала их лучшей подругой, но их слова ничего не значили. Есть у меня и знакомые, что чересчур демонстративно обнимают меня, приглашают к себе – но не от чистого сердца. Когда я это вижу, то пытаюсь дать понять, что не ищу ни объятий, ни приглашений, и если кто-то из «великих» считает, что оказывает мне услугу, приглашая меня к себе, я так не считаю – наоборот, это я оказываю им услугу, принимая их приглашение. Причиной тому не мое самолюбие – оно здесь вообще ни при чем; тем самым я отстаиваю честь литературы как профессии и искусства. Если бы кое-кто из других писателей поступал точно так же, престиж литературы поднялся бы до высот времен Байрона и Скотта. Надеюсь, вы не считаете меня слишком заносчивой?

– Напротив, я считаю, что вы во всем правы, – серьезно ответила Сибил. – Я восхищена вашей храбростью и независимостью. Я знаю, что некоторые аристократы – невыносимые снобы, и часто стыжусь того, что принадлежу к их обществу. Но уверяю вас, что если вы, наша соседка, окажете нам честь стать еще и нашей подругой, вы об этом не пожалеете. Быть может, я вам понравлюсь – попробуйте!

Она склонилась к Мэйвис, обворожительно улыбаясь ей. Та смотрела на нее серьезно, но с восхищением.

– Как вы прекрасны! – искренне сказала она. – Вам, конечно, все об этом говорят, но я не могу не присоединиться ко всеобщему хору. Для меня красивое лицо – словно красивый цветок, я должна восхищаться им. Природа красоты божественна, и, хотя мне часто говорят, что некрасивые люди всегда добрые, я в это не вполне верю. Природа склонна наделять красотой тех, кто красив душой.

Сибил, сперва заулыбавшаяся от удовольствия, едва заслышав столь лестные слова от одной из самых одаренных женщин, теперь густо покраснела.