Скорбь Сатаны

– Мне до них нет ни малейшего дела, разве что когда они в спешке и безо всякого основания пишут обо мне гадости – тогда я, естественно, беру на себя смелость противостоять им, сама или при помощи поверенных. Я не держу зла на критиков, но не позволяю им навязать публике ложное мнение о моих целях и моих книгах. Обычно они очень бедны, и работа у них тяжелая; жить им очень нелегко. Кое-кому из них я негласно сослужила добрую службу. Не так давно мой издатель прислал мне рукопись, автором которой был один из моих злейших врагов-газетчиков, заявив, что мне решать, будет ли она напечатана или нет. Я прочла ее, и хоть она и не была блестяще написана, но оказалась вполне неплохой, так что я отозвалась о ней настолько лестно, насколько это было возможно, и поспособствовала ее скорейшей публикации, настояв на том, чтобы автор ничего не узнал о том, что мой голос оказался решающим. Насколько мне известно, она только что вышла в печать, и я уверена, что книгу ждет успех.

Она остановилась, чтобы сорвать несколько алых дамасских роз, и протянула их Сибил.

– Да, критикам платят очень мало, ужасно мало, – задумчиво продолжила она. – Не стоит ожидать, что они будут писать хвалебные статьи об успешных авторах, когда бедствуют сами – для них такая работа, словно острый нож. Я знаю жену одного из них; я оплатила услуги портного, который шил для нее платье, – она боялась показывать счет мужу. А неделю спустя в газете, где он работает, вышла его разгромная рецензия на мою книгу; кажется, за свои хлопоты он получил целую гинею. Конечно, он ничего не знал о том, что его жене докучает портной, и не узнает – я попросила ее молчать.

– Но почему вы так поступаете? – удивленно спросила Сибил. – Будь я на вашем месте, я бы посоветовала ей обратиться в суд графства с этим счетом!

– Вот как? – И Мэйвис печально улыбнулась. – А я бы не смогла. Вы же знаете, кому принадлежат следующие слова: «Благословляй тех, что проклинают тебя, и делай добро тем, кто тебя ненавидит»? Кроме того, бедняжка была до смерти напугана такими расходами. Жаль видеть, как беспомощно страдают те, кто живет не по средствам – они страдают куда сильнее нищих, часто имеющих больше фунта в день за свои уличные причитания и стенания. Критикам приходится куда хуже, чем уличным попрошайкам – мало кому удается заработать больше фунта в день, и конечно, они считают своими врагами тех писателей, что получают по тридцать-пятьдесят фунтов в неделю. Уверяю вас, мне очень жаль всех критиков – в литературном сообществе их все презирают и платят им меньше всех. И меня никогда не волнует, что они обо мне говорят, за исключением вышеупомянутых случаев, когда это откровенная ложь. Тогда, конечно, мне приходится защищать себя из чувства долга перед читателями. Но, как правило, все рецензии я отдаю Трикси, – она указала на крошечного йоркширского терьера, державшегося у подола ее платья, – и где-то через три минуты от них остаются только клочки бумаги!

Она весело рассмеялась, и Сибил улыбнулась ей, глядя на беззаботную прославленную писательницу с тем же восхищением и удивлением, что и в начале нашей беседы. Мы шли по направлению к калитке – нам пора было уходить.

– Могу я иногда навещать вас и беседовать с вами? – вдруг спросила моя жена милейшим, умоляющим тоном. – Для меня это будет честью!

– Можете приходить днем, когда пожелаете, – с готовностью ответила Мэйвис. – Утро мое посвящено божеству, что главнее, чем красота – труду!

– Вы никогда не работаете по ночам? – спросил я ее.

– Конечно, нет! Я не переворачиваю законы природы с ног на голову – ничего хорошего из этого не выйдет. Ночью нужно спать, и по ночам я предаюсь этому благословенному занятию.

– Но некоторые писатели могут работать только по ночам, – заметил я.

– Можете быть уверены, что в таком случае у них получаются размытые образы и неточные характеры, – сказала Мэйвис. – Я знаю, что кто-то черпает вдохновение в джине, опии и полночных забавах, но в эффективность этих методов я не верю. Утро и свежая голова – вот и все, что нужно, чтобы хорошо поработать. Если, конечно, хочешь написать книгу, что проживет дольше одного сезона.

Она проводила нас до калитки, остановившись под навесом. У ее ног уселся сенбернар; над ее головой цвели розы.

– Так или иначе, труд вам по душе, – сказала Сибил, пристально глядя на нее почти что с завистью. – У вас совершенно счастливый вид.

– Я совершенно счастлива, – ответила она с улыбкой. – Мне совершенно нечего желать, ну разве что умереть так же спокойно, как я жила.

– Пусть этот день наступит нескоро! – искренне воскликнул я.

Взгляд ее кротких, задумчивых глаз встретился с моим.

– Спасибо! – тихо ответила она. – Мне неважно, когда придет этот день, главное, чтобы я была к нему готова.

Она помахала нам рукой на прощание, и мы скрылись за поворотом. Какое-то время мы медленно шли в полном молчании. Наконец, его нарушила Сибил:

– Я понимаю, за что ненавидят Мэйвис Клэр. Боюсь, что и сама начинаю ее ненавидеть!

Я застыл, уставившись на нее, пораженный и смятенный.