Скорбь Сатаны

Я мрачно уставился на нее. Мне показалось весьма странным, что она оплакивает чужое горе. В моем мозгу вспыхнул пожар, в мыслях царила неразбериха, я смотрел на свою мертвую жену с застывшим взглядом и злобной улыбкой, сидевшую прямо, одетую в насмешливо сверкавший розовый шелковый пеньюар, украшенный старинными кружевами, по самой дорогой парижской моде, – затем на живое, искреннее создание с нежной душой, чей гений прославил ее на весь мир; она стояла на коленях, рыдая над окоченевшей рукой, на которой насмешливо блестело столько редких драгоценных камней, – и во мне поднялся импульс, более сильный, чем я сам, двигающий меня к словам неистовым и сумбурным.

– Встаньте, Мэйвис! – закричал я. – Не становитесь на колени! Уходите прочь из этой комнаты – с глаз моих долой! Вы не знаете, кем она была – эта женщина, на которой я женился, – я считал ее ангелом, но она была исчадием ада, – да, Мэйвис, исчадием ада! Взгляните, как она смотрит на собственное отражение в зеркале, – вы не посмеете назвать ее красивой – не сейчас! Видите ли, она улыбается – точно так же, как улыбалась прошлой ночью, когда… о, вы ничего не знаете о прошлой ночи! Уходите же, говорю вам! – и я почти в ярости топнул ногой. – Этот воздух нечист, он отравит вас! Ароматов Парижа и миазмов смерти, смешанных воедино, достаточно, чтобы породить эпидемию! Идите же скорее, – сообщите всем в доме, что их хозяйка мертва, – опустите шторы, – проявите все внешние признаки приличествующего моде горя, – и я захохотал, как безумец. – Скажите слугам, что они могут рассчитывать на роскошную панихиду, ибо все, что могут сделать деньги, будет сделано в знак уважения к царственной Смерти! Пусть все в этом доме едят и пьют столько, сколько смогут или захотят, – и спят, или спленичают, как подобает слугам, о катафалках, могилах и внезапных несчастьях, но пусть меня оставят в покое, – наедине с ней – нам есть что сказать друг другу!

Бледная и дрожащая, Мэйвис поднялась и стояла, глядя на меня со страхом и жалостью.

– Наедине? – запинаясь, спросила она. – Вы не в том состоянии, чтобы остаться с ней наедине.

– Да, я не гожусь для этого, но так надо, – поспешно и резко возразил я. –  Мы с этой женщиной любили друг друга, как подобает животным, и поженились или, скорее, совокупились подобным образом, хотя архиепископ благословил нас и призвал Небеса засвидетельствовать ее святость! И все же мы расстались плохими друзьями, – и хотя она мертва, я решил провести с ней ночь, ее молчание многому меня научит. Завтра могила и могильщики могут забрать ее, но этой ночью она моя.

Милые глаза девушки наполнились слезами.

– О, вы не в себе, вы не понимаете, что говорите! – пробормотала она. – Вы даже не пытаетесь выяснить, как она умерла!

– Об этом нетрудно догадаться, – быстро ответил я и взял маленький темный флакон, помеченный надписью «Яд», уже замеченный мною на туалетном столике. – Он открыт и пуст. Что было в нем, я не знаю, – но, конечно, должно быть проведено расследование, людям должно быть позволено заработать деньги на опрометчивом поступке ее светлости. Взгляните сюда… – тут я указал ей на несколько разрозненных листов почтовой бумаги, исписанных и частично скрытых тонким кружевным носовым платком, который, очевидно, был наспех брошен поперек них; рядом были ручка и чернильница. –  Несомненно, мне уготовано замечательное чтение! – последнее послание от покойной возлюбленной свято, Мэйвис Клэр; несомненно, вы, автор нежных романов, можете это понять! – и, осознав это, вы сделаете то, о чем я вас прошу, – оставите меня!

Она посмотрела на меня с глубоким состраданием и медленно повернулась, чтобы уйти.

– Да поможет вам Бог! – всхлипывая, сказала она. – Да утешит вас Бог!

При этих словах какой-то демон во мне вырвался на свободу, и, подскочив к ней, я схватил ее за руки.

– Не смейте говорить о Боге! – вскричал я неистово. – Не здесь, не в присутствии этого. Почему вы призываете на меня проклятия? Помощь Божья означает наказание, а утешения Его ужасны! Ибо сильный должен признать себя слабым, прежде чем Он поможет ему, – и сердце должно быть разбито, прежде чем Он утешит его. Но о чем это я! – Я не верю ни в какого Бога! Я верю в неведомую силу, что окружает меня и преследует до самого гроба, но не более того! Она думала так же, как и я, – и не без оснований, – и что же Бог сделал для нее? Она была сотворена злой с самого начала, – рождена ловушкой Сатаны…

Тут у меня почему-то перехватило дыхание – я остановился, не в силах вымолвить ни слова больше. Мэйвис испуганно уставилась на меня, и я снова взглянул на нее.

– Что с вами? – встревоженно прошептала она.

Я изо всех сил пытался заговорить; наконец, с трудом ответил ей:

– Ничего!

И жестом, полным мольбы, я отослал ее прочь. Выражение моего лица, должно быть, испугало ее, потому как она поспешно ретировалась, и я смотрел, как она исчезает, словно призрак из сна, – затем, когда она вышла из будуара, я задернул за ней бархатную портьеру и запер дверь. Покончив с этим, я медленно вернулся к своей мертвой жене.