Скорбь Сатаны

– Это вы написали! – сказал он, пристально посмотрев на меня. – Должно быть, вам это доставило невероятное облегчение!

Я ничего не ответил.

Какое-то время он молча читал; затем, отложив журнал, взглянул на меня необычайно пытливо.

– Есть люди такого рода, что, если б они были на Ноевом ковчеге, о коем гласит старое глупое предание, они бы пристрелили голубя, несущего в клюве ветвь оливы над пустошью вод. Вы, Джеффри, принадлежите к их числу.

– Мне непонятна суть вашего сравнения, – буркнул я.

– Вот как? Чем же вам навредила эта Мэйвис Клэр? Вы с ней совершенно противоположны. Вы миллионер; она честная женщина, что зарабатывает литературным трудом, а вы, купаясь в роскоши, пытаетесь лишить ее средств к существованию. Делает ли это вам честь? Добытая ей слава – исключительно плод ее ума и усилий, и даже если вам не пришлась по нраву ее книга, стоило ли оскорблять ее так, как вы сделали это в данной статье? Вы совершенно ее не знаете; вы даже ни разу ее не видели…

– Женщин-писательниц я ненавижу! – негодующе воскликнул я.

– Но почему? Потому, что они могут существовать независимо? Или вы предпочли бы видеть их всех рабынями в угоду мужской похоти? Мой дорогой Джеффри, вы неблагоразумны. Если вы признаете, что завидуете известности этой женщины и вините ее в этом, я могу вас понять, так как зависть способна толкнуть на убийство – кинжалом или пером.

Я молчал.

– Действительно ли эта книга так никчемна, как вы о ней отзываетесь? – спросил он наконец.

– Думаю, кое-кому она может понравиться, – сухо ответил я, – но не мне.

Я солгал; и конечно, он знал, что это ложь. Труд Мэйвис Клэр пробудил во мне безоглядную зависть – а тот факт, что Сибил Элтон прочла ее книгу прежде, чем спросила о моей, еще сильнее огорчал меня.

– Что ж, – наконец сказал Риманез, закончив чтение моего потока критики, – могу вам сказать, Джеффри, что это ни в малейшей степени не затронет Мэйвис Клэр. Вы взяли выше мишени, друг мой! Ее читатели всего лишь воскликнут: «Какой позор!» и будут восторгаться ее книгами пуще прежнего. Что же до нее самой – сердце у нее жизнерадостное, и она над этим посмеется. Вам следует как-нибудь с ней встретиться.

– Не хочу я с ней встречаться, – отрезал я.

– Может быть. Но вам вряд ли это удастся, раз вы поселитесь в Уиллоусмир-Корт.

– Не обязательно знакомиться со всей округой, – надменно возразил я.

Лучо расхохотался.

– Как хорошо вам служит ваше богатство, Джеффри! Для нищего бедолаги-литератора, не смевшего мечтать о соверене, как быстро вы постигли всю суть нынешних времен! Более всего я восхищаюсь теми, кто манкирует своим богатством перед своими приятелями и держит себя так, словно способен подкупить саму смерть и благосклонность Создателя. Какое восхитительное бесстыдство, какая непревзойденная гордыня! Я сам, хоть и невероятно богат, так странно создан, что не щеголяю своими деньгами – я предъявляю право на интеллект, не только на золото – и знаете ли, иногда в моих странствиях по свету меня принимали за весьма бедного человека! Но у вас более не будет подобного шанса – вы богаты и выглядите как богач!

– А вы, – вдруг перебил я его с некоторой горячностью, – знаете ли, как выглядите вы? Вы подразумеваете, что у меня на лице написано, будто я богат, но знаете ли вы, что читается в каждом вашем взгляде и жесте?

– Представить не могу! – ответил он с улыбкой.

– Презрение ко всем нам! Неизмеримое презрение. Даже ко мне, кого вы зовете своим другом. Скажу вам правду, Лучо – порою, несмотря на всю нашу близость, я чувствую, что вы меня презираете. Я считаю, что так и есть; вы личность незаурядная и человек необыкновенных талантов; однако вы не должны ждать выдержки и безразличия к людским страстям, подобным вашим, от остальных людей.

Он бросил на меня пытливый взгляд.

– Ждать! – повторил он. – Мой добрый друг, я ничего не жду – от людей. Они же, напротив, – по меньшей мере те, с кем я знаком, – ждут от меня всего. И они это получают… в основном. Что же до моего презрения к вам – разве я не говорил вам, что восхищаюсь вами? И это так. Я думаю, что в блистательном и столь скором достижении вами славы и успеха в обществе есть нечто положительно изумительное.

– Славы! – с горечью отозвался я. – Но как я ее достиг? Чего она стоит?