Скорбь Сатаны

Спустя недели две после выхода моей книги в свет мы с моим другом были представлены ко двору одним видным офицером, близко связанным с непосредственным окружением ее королевского величества. Зрелище было блистательное – но вне всяких сомнений, ярче всех блистал Риманез. Я поражался статности и очарованию его фигуры, облаченной в черный бархатный костюм со стальной фурнитурой; несмотря на то что я успел привыкнуть к тому, насколько он хорош собой, я никогда еще не видел, чтобы платье так подчеркивало его черты. Я был доволен тем, как выглядел в своем парадном костюме, пока не увидел его; моему тщеславию был нанесен тяжкий удар, и я понял, что, подобно амальгаме, лишь отражаю непревзойденную красоту своего друга. Но я ему нисколько не завидовал – напротив, я выразил ему свое искреннее восхищение.

Казалось, его это позабавило.

– Мой милый мальчик, – сказал он, – все это лакейство, фикция и вздор. Взгляните! – и он извлек из ножен парадную рапиру. – Этот хрупкий клинок бесполезен, он всего лишь символ мертвого рыцарского духа. В старину, если мужчина оскорблял вас или даму, которой вы восхищались, сверкала закаленная толедская сталь – вот так! – Тут он сделал невероятно грациозный выпад – и негодяй получал от вас на память укол меж ребер или в плечо. А теперь… – он вложил рапиру в ножны, – эти игрушки мужчины носят лишь как печальный знак былого мужества, как подтверждение того, сколь трусливы они сейчас, когда надеются не на себя самих, но с готовностью кричат: «Полиция! Полиция!» при малейшей угрозе здоровью их ничтожной персоны. Идемте, время начинать, Джеффри! Идемте, склоним головы перед еще одним человеком, подобным нам, и бросим вызов Смерти и Божественному, что сделали всех людей равными!

Мы сели в экипаж и отправились к Сент-Джеймсскому дворцу.

– Его королевское высочество принц Уэльский – не создатель вселенной, – вдруг сказал Лучо, глядя в окно, по мере того как мы приближались к шеренге солдат, стоявших на страже.

– Конечно нет! – ответил я со смехом. – К чему вы вообще это сказали?

– Вокруг него столько шума, что можно подумать, будто он таковым является, если не чем-то большим. Самому Создателю не уделяют столько внимания, сколько Альберту Эдварду. Мы никогда не облачаемся подобающим образом перед лицом Господа, не удосуживаясь даже сделать чистыми наши помыслы.

– Но тем не менее, – безразлично ответил я, – Бог non est[11], а Альберт Эдвард est[12].

Он улыбнулся; в его черных зрачках мелькнуло презрение.

– Вы так считаете? – спросил он. – Что ж, это не оригинально – многие избранные души разделяют вашу точку зрения. Есть по меньшей мере одна уважительная причина у тех, кто должным образом не готовится к тому, чтобы предстать перед богом – посещая церковь, называемую «домом Господним», они находят в ней не бога, а всего лишь церковника. Это несколько разочаровывает.