Скорбь Сатаны

Должно быть, после приема прошло семь или десять дней, когда между мной и Сибил Элтон разыгралась странная сцена, о которой я хочу рассказать; сцена эта произвела на меня болезненное впечатление и должна была бы послужить мне предупреждением о надвигающейся беде, если бы не мое самомнение, не позволявшее принимать на свой счет дурные предзнаменования. Как-то вечером я прибыл в дом лорда Элтона, и по привычке поднявшись по лестнице в гостиную, без предупреждения и церемоний, я застал там Диану Чесни, одну и в слезах.

– В чем дело, что случилось? – воскликнул я бодро, так как отношения между мной и юной американкой были дружескими и непринужденными. – Вы плачете в уединении, кто бы мог подумать! Неужто наш железнодорожный папочка обанкротился?

Она рассмеялась несколько истерически.

– Еще нет, не сомневайтесь! – ответила она, подняв на меня глаза, полные слез, и я увидел, что в них все еще сверкали искры озорства. – Насколько мне известно, его капиталы в порядке. Я всего лишь… в некотором роде повздорила с Сибил.

– С Сибил?

– Да, – она придирчиво осмотрела носок своей расшитой туфельки, поставив ее на скамеечку для ног. – Видите ли, сегодня Кэтсапы устроили званый вечер, пригласили меня, пригласили Сибил; мисс Шарлотта измучена заботами о графине, и конечно, я убедилась в том, что Сибил туда поедет. Она об этом ни словом не обмолвилась, пока не спустилась к обеду, и только тогда спросила меня, к скольки подать карету. Я спросила: «Вы тоже едете?», и она посмотрела на меня так вызывающе, как она умеет, вам ли не знать! – пробирает от корней волос до самых пят, и ответила: «Вы и вправду думали, что это возможно?!» Я разозлилась и сказала, что конечно, возможно, почему нет? Она снова смерила меня тем же взглядом, сказав: «К Кэтсапам? С вами?!» Знаете ли, мистер Темпест, это отъявленная грубость, и куда большая, чем я способна стерпеть, так что я дала волю словам. «Послушайте, – сказала я, – хоть вы и дочь графа, не стоит задирать нос перед миссис Кэтсап. Она не настолько уж плоха – я не о ее деньгах говорю, а о том, что человек она неплохой, и сердце у нее доброе, и кажется, подобрее, чем ваше. Миссис Кэтсап никогда бы не обошлась со мной так невежливо». Тут у меня перехватило дыхание – я бы завопила во весь голос, но подумала, что у дверей может подслушивать слуга. А Сибил только улыбнулась, улыбка у нее патентованная, что твой холодильник, и спросила: «Вы хотели бы жить у миссис Кэтсап?» Я, конечно, сказала, что нет – меня ничто не заставит жить у миссис Кэтсап, а она сказала: «Мисс Чесни, вы платите моему отцу за защиту и сохранность его имени и положения в высшем обществе Англии, но дружба с его дочерью не являлась частью сделки. Я как могла пыталась дать вам понять, что не стану выходить с вами в свет – не потому, что вы мне не нравитесь, это вовсе не так, а потому, что люди станут говорить, будто я ваша наемная компаньонка. Вы вынуждаете меня говорить прямо, и я прошу прощения, если это оскорбляет вас. Что же до миссис Кэтсап, я виделась с ней всего лишь однажды, и мне она показалась дурно воспитанной простушкой. Кроме того, мне нет дела до лавочников». И с этими словами она выплыла из комнаты, и я услышала, как она приказывает подать для меня карету в десять. Уже почти пора, а у меня глаза совершенно красные! Мне тяжко слышать такое – я знаю, что старик Кэтсап сколотил себе состояние на лаке, но его лак ничуть не хуже, чем другие. И… и… вот и все, мистер Темпест; можете передать Сибил мои слова, если хотите, ведь я знаю, что вы в нее влюблены.

Я уставился на нее, потрясенный ее запальчивой отповедью.

– Право слово, мисс Чесни… – начал было я церемонно…

– Да, да, мисс Чесни, мисс Чесни… все в полном порядке! – нетерпеливо перебила меня она, выхватив из моих рук молча протянутое ей роскошное манто, которое она так же молча надела. – Я всего лишь девушка, и не моя вина в том, что мой отец пошляк, желающий выдать меня замуж за английского дворянина до того, как умрет – так он видит мое будущее, а мне до этого нет дела. Я считаю, что английские дворяне слишком хлипкие. Но сердце у меня не хуже, чем у других, и я могла бы полюбить Сибил, если бы она мне позволила, но она этого не сделает. Она живет, словно айсберг, и ей на всех наплевать. И на вас тоже, знаете ли! Хотела бы я, чтобы она была более человечной!

– Я очень сожалею обо всем этом, – сказал я, улыбаясь обворожительной и действительно добродушной девушке и застегивая отделанную камнями застежку ее манто у нее на шее. – Но вам не стоит так беспокоиться. Вы прелестная девушка, Диана, вы добры, щедры и порывисты, и тому подобное, но… англичане склонны недопонимать американцев. Я могу понять, что вы чувствуете, все же, знаете ли, леди Сибил весьма гордая…

– Гордая? – снова перебила она. – Боже! Должно быть, восхитительно знать, что твоего предка проткнули копьем на Босуортском поле, оставив на съедение птицам. Все потомки потом всю жизнь ходят, не сгибая спины. Не удивлюсь, если потомки тех птиц, что его расклевали, чувствуют себя так же!