Скорбь Сатаны

– А вот и мои рецензенты! – сказала она со смехом. – Разве они не милые? Больше всего я знакома с теми, кто носит имя согласно своему журналу; конечно, здесь много анонимов, что прибились к ним. Вот, например, «Сэтэдэй ревью», – она подняла важно идущую птицу с лапками цвета коралла, которой явно понравилось, что ей уделили внимание. – Он дерется со всеми коллегами и отгоняет их от кормушки, когда только может. Такой забияка! – И она погладила голубя по голове. – Не знаешь, как ему угодить: иногда он видеть не желает кукурузу и ест только горох, и наоборот. Он полностью заслужил свое имя. Лети, дружок! – Она подбросила голубя в воздух, наблюдая за его полетом. – Такой смешной старый ворчун! А вот «Спикер», – и она указала на жирного, суматошного веерохвостого голубя. – Он так вышагивает и мнит себя очень важным, знаете ли, но это не так. Вон там «Паблик опинион», дремлет на стене; рядом с ним «Спектейтор», у него вокруг глаз кольца, похожие на очки. Вон тот, коричневый, с пушистыми крыльями, в одиночестве восседающий на цветочном горшке – «Найнтинс сенчури»; маленький, с зеленой шеей – «Вестминстер газетт»; тот жирный, что сидит на помосте голубятни, зовется «Пэлл-Мэлл». Он откликается на свое имя, вот, смотрите! – И она весело подозвала его: «Пэлл-Мэлл, мой мальчик, иди ко мне!» Птица послушно слетела с голубятни и уселась на ее плече.

– Их так много, и порою трудно их различить, – продолжала она. – Как только я вижу скверную рецензию, я даю голубю соответствующее имя, мне это нравится. Вон тот, измызганный, с грязными лапками – «Скетч», он грязнокровка! Тот, роскошный, что с пурпурной грудкой – «График», а тот невозмутимый серый – «И.Л.Н.», сокращенно от «Иллюстрейтед Лондон ньюс». Та белая троица – «Дейли телеграф», «Морнинг пост» и «Стэндэрд». Смотрите, вот они все! Взяв из угла закрытую корзину, она принялась щедро разбрасывать кукурузу и горох по всему дворику. На миг мы едва могли видеть небо за тучей птиц, нырявших вниз, дравшихся, барахтавшихся и снова взлетавших вверх – но крылатая суматоха скоро сменилась подобием порядка, когда все птицы сели на землю и принялись клевать разнообразные зерна, руководствуясь своими предпочтениями.

– Вы философ, и весьма добродушны, – сказал улыбающийся Лучо, – раз ваши враги-рецензенты ассоциируются у вас с голубиной стаей!

Она весело рассмеялась.

– Это универсальное лекарство от досады, – ответила она. – Когда-то я очень волновалась за свои книги, недоумевая, почему на меня так ополчилась пресса, столь снисходительная и благосклонная к гораздо более худшим писателям, но поразмыслив немного, обнаружила, что мнение критиков не оказывает никакого влияния на читательский выбор, и решила больше об этом не беспокоиться – если только в качестве голубей!

– В качестве голубей вы подкармливаете своих рецензентов, – заметил я.

– Именно! Погалаю, что и в качестве людей тоже! Они что-то да получают от редакции за поношение моих книг, и, наверное, немного больше за продажу копий экземпляров, присланных для отзыва. Так что голубь является всеобщим символом мира. Но вы еще не видели Атенеума! Вы должны его увидеть!

Смешинки еще таились в уголках ее голубых глаз; она увела нас от голубятни в отдаленный, тенистый уголок сада, где в просторном вольере для птиц, в специально обустроенной клетке сидел горделивый белый филин. Стоило ему увидеть нас, он тут же разозлился, нахохлился, закатил сверкавшие жаждой мщения глаза и раскрыл клюв. Позади, прижавшись друг к другу, сидели две совы поменьше – серая и черная.

– Мой сварливый дружочек! – обратилась Мэйвис к сердитому созданию самым ласковым тоном. – Поймал ли ты сегодня какую-нибудь мышь? Какой злобный взгляд! Какой кусачий клюв!

Обернувшись к нам, она продолжила:

– Разве он не прелесть? Он выглядит таким мудрым! Но на самом деле он глупее, чем можно себе представить. Вот почему я и называю его Атенеум! У него такой глубокомысленный вид, что можно подумать, будто он знает все на свете – но единственное, что постоянно занимает его мысли – ловля мышей, что крайне ограничивает его умственные способности!

Лучо захохотал, и я вместе с ним – вид у нее был веселый и невероятно шаловливый.

– Но в клетке еще две совы, – заметил я. – Как их зовут?

Она игриво подняла указательный палец в знак предупреждения.

– Ответить вам значило бы раскрыть их тайну! Все они – Атенеум, Святая Троица – своего рода, литературная троица. А почему троица, объяснять я не стану, пусть это будет загадкой, которую вам придется разгадать!

Она пошла дальше, и мы проследовали по заросшей бархатистой травой лужайке с яркими весенними цветами вокруг – крокусами, тюльпанами, анемонами и гиацинтами; остановившись, она спросила:

– Не желаете ли взглянуть на мою мастерскую?

На предложение я согласился почти что с юношеским восторгом. Лучо взглянул на меня с улыбкой, в которой сквозили нотки цинизма.

– Мисс Клэр, назовете ли вы голубя в честь мистера Темпеста? – спросил он. – Он, знаете ли, сыграл свою роль враждебного критика, но я сомневаюсь, что когда-либо сделает это снова!