Сковородка судного дня

Фигуры теток за хрустальной крышкой истаяли, все исчезло, панна Моравянка – Берегиня вольного города Лимбурга – погрузилась в сон. Тело мое лежало в хрустальном гробу, нашем втором аретефакте, установленном под самой крышей трактира. Матушка специально нанимала пришлых работников, чтобы выложили балки полой пирамидой и потом об этом не болтали. Здесь я проводила несколько дней в месяц с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. Тело погружалось в сон, дух же блуждал в радужном тумане. Хода времени я не ощущала, мыслей особых никогда не было. Раньше. В этот раз их оказалось в избытке, мыслей. Жарких, неприличных. Про губы и руки, и прочие мужские части. Чувственность он во мне раскрыл, балабол. Время просто такое пришло, я знаю, читала. Да, у других женщин оно раньше, чем в двадцать три года наступает, ну так и я особенная. Чудовище…

– Адичка, деточка, проснись, – звала меня Рузя.

Я открыла глаза и села, опершись руками о хрустальные бортики, крышку тетечка успела открыть.

– Сколько времени прошло?

– Пять дней, четыре ночи. – Рузя помогла мне выбраться. – В этот раз дольше, чем обычно.

Босые ноги ощутили шершавость досок, я перебросила на грудь отросшие до щиколоток волосы, скрутила их в жгут, тетка щелкнула ножницами, я бросила темную косицу в гроб. Мы посмотрели, как пряди в нем растворяются. Так было положено. В процессе сна хрустальная коробка поглощала мою опасность и всю одежду, а после закусывала волосами. Сейчас я стояла перед ней абсолютно голой и волшебно чистой. За чердачным окошком обе луны перемигивались на ночном небе.

Я расспросила Рузю, не случалось ли чего подозрительного, не шалили ли приблуды, не поднимались ли умертивия. Но город жил подготовкой к празднику, даже зло по этому поводу затаилось.

– Гражиночка подсматривала, – отчитывалась тетка, когда мы спускались по веревочной лесенке в комнату, – в трактире все в порядке.

Марек за прошедшее время проявил чудеса дипломатии и оборотистости. Отправился на площадь встречать прибывающих в город гостей и притащил в трактир семейство доманского купца по фамилии Диего. Сам купец, супруга, двое взрослых дочерей, женихи последних, десяток слуг. Все комнаты второго этажа оказались заняты. Повар? Теперь на нашей кухне трудилась пани Марта, вдова кузнеца из Застолбенек, с тринадцатилетней дочерью Мартусей в качестве поваренка.

– В пристройке поселились, – тараторила тетушка, помогая мне с волосами, – хорошая женщина, чистоплотная, девчонка бойкая. Марек у них в доме ночевал по дороге в Лимбург… Нет, пока только на время праздника наняли, после решим, нужен ли в трактире постоянный повар. Но, кажется, Адичка, пригодится. Например, сегодня на завтрак лесорубы пришлые заглянули, перед работой горячего чего-нибудь перехватить.

Мой желудок заурчал, он тоже хотел чего-нибудь существенного. Сейчас спущусь на кухню, поем. Нет, я неправильно оделась, в домашнее. Рузечка почему-то мне шелковый халат подала с кушаком.

– Марек имя свое вспомнил?

Гражина возникла в центре комнаты:

– Он даже не старается, балбес чернявый. Я изо всех сил его на нужные мысли наталкиваю, шепчу…

– И сюда ворваться ни разу не пытался?

Тетки переглянулись и пожали плечами, костяшки Рузи щелкнули, соприкоснувшись. Я напряглась, мне явно что-то недоговаривали, попыталась поочередно заглянуть в лица родственниц, те отворачивались.

– Что здесь произошло?

Мои глаза скользили по привычной обстановке. Все как обычно? Все, да не все… Мужская рубаха лежала на подлокотнике кресла. Шелковая мужская рубаха!

– В ту же ночь вломился, – прошептала Рузя, – Петрик дверь вышиб и…

Она всхлипнула, как будто могла плакать. Гражина меняла цвет из голубого с синюшно-черный и обратно:

– Что мы могли? Ну, Петрика я шуганула, ну свалился хлопец без чувств, все равно… Теперь кошмары у него, а на закате блюдце с молоком для меня в коридоре ставит, дурачок запуганный. Нет, его Марек в покои не допустил.

– А сам на твоей постели спит. – Рузя аккуратно сложила рубаху. – Со сковородкой под подушкой.

– Но мне это, Адичка, не мешает ему сквозь сон правильные мысли нашептывать, – похвасталась Гражина. – Нас-то Марек узреть не смог, Рузька в шкаф спряталась, а я…

Тетка мерцала, то становясь полностью прозрачной, то обретая обильные свои формы. Не рассмотрел, это хорошо.

Дрожащими пальцами я стала развязывать кушак.

– Нет, Адичка, – остановила меня Рузя, – дверь снаружи заперта.

– Он, – дернула я узел, – мне не хозяин! Много этот мерзавец здесь рассмотреть успел?

– Все, – признались тетки, – в каждый уголок заглянул, стены с полами простучал. Хрустальный гроб обнюхал даже.

– Хорошая работа, сказал, – басила Гражина, – ничегошеньки наружу не пахнет.

Представив, как чернявый смотрит на меня голую под крышкой, я бессильно заскрипела зубами.

– Успокойся, Адичка, присядь. Не время скандалить, подумай лучше, как шкатулку из поленницы достать.

Я плюхнулась на постель:

– А толку? Имени мы не знаем…

Рузя присела рядом, сложила костяшки ручек на коленях:

– Придется тебе, Моравянка, пану Килеру сдаваться. Других вариантов не вижу.