Скриба

– Сейчас неподходящий момент. В начале месяца в Фульду прибыла посланная Карлом Великим духовная миссия. Ее возглавляет один британский монах, которому король поручил провести церковные реформы, и, как говорят, он явился с кнутом. – Маурер отхлебнул вина. – Стоит кому-нибудь шепнуть, что я иногда зарабатываю изгнанием злых духов, и меня сразу обвинят в ереси и повесят на первой же сосне. Этот британец поставил вверх дном весь монастырь, поэтому будьте осторожны.

Маурер покончил с припарками и накрыл Хооса одеялом. На прощание он объяснил, как найти аптекаря, а Хельге Чернушке – как делать растирания, чтобы не повредить рану. Затем пожал Алтару руку и благопристойно удалился.

После его ухода все погрузились в молчание.

Хельга попудрила лицо и начала убирать помещение, куда скоро должны были прийти посетители. Алтар решил, что сейчас самое время отправиться в кузницу починить колесо.

Тереза осталась с Хоосом, то и дело вытирая ему пот. Что-то нашептывая, она мягко водила тряпкой по лицу, изогнутым бровям и закрытым векам; молилась, чтобы озноб не разбудил его. Вдруг девушка почувствовала, как влага, которую она стирала, наполнила и ее глаза, словно они оба испытывали одинаковые страдания. В этот миг она поклялась, что, если это будет зависеть от нее, Хоос Ларссон никогда не умрет. Она сама отнесет его в монастырь и умолит аптекаря вылечить его своими травами.

Когда в тот вечер Тереза опять увидела Чернушку, то приняла ее за какую-то чужую женщину. Распущенные волосы, убранные разноцветными лентами, уже не выглядели седыми, губы стали пунцовыми, а краска на лице выгодно подчеркивала ее пухлые щечки. Глубокий вырез приоткрывал пышную грудь, слегка обвисшую, но приподнятую корсажем. На ней была широкая юбка с нарядным поясом, на шее – яркие бусы, призывно позвякивавшие при каждом шаге. Женщина села и налила себе полный стакан вина.

– Ну что ж, будем ждать, – сказала она, глядя на Хооса. Заметив лишнюю складку на животе, она небрежно подтянула повыше пояс.

– Не думаю, что эти припарки ему помогут. Нужно показать его аптекарю, – гнула свое Тереза.

– Сейчас ему нужно отдохнуть, а завтра посмотрим, что делать. Алтар сказал, ты хочешь остаться в Фульде.

– Да, хочу.

– А еще он сказал, у тебя нет семьи. Как же ты собираешься зарабатывать на жизнь?

Тереза покраснела. Она и правда об этом не подумала.

– Ну-ну… – пробормотала Чернушка. – Скажи, ты еще девственница?

– Да, – чуть ли не прошептала смущенная девушка.

– Впрочем, у тебя это на лице написано, – Хельга покачала головой. – Если бы ты была шлюхой, было бы проще, но всему свое время. Что с тобой? Тебе не нравятся мужчины?

– Они мне безразличны. – Тут Тереза взглянула на Хооса и поняла, что это неправда.

– А женщины?

– Конечно нет! – Она в возмущении вскочила.

Хельга Чернушка откровенно расхохоталась.

– Не бойся, принцесса, Бог нас тут не услышит. – Она глотнула еще вина, взглянула на девушку и утерла губы, размазывая краску. – Но ты должна кое-что понять. Еда стоит денег, одежда стоит денег, кровать, на которой сейчас спит этот юноша, тоже стоит денег, если только сама не используется для заработка.

Тереза не сразу нашлась что ответить.

– Завтра я начну искать работу – пойду на рынок, в поле. Наверняка что-нибудь отыщется.

– А что ты умеешь? Вдруг я тебе помогу.

Тереза сказала, что в Вюрцбурге работала в кожевенной мастерской и умеет немного готовить, имея в виду немногочисленные уроки Леоноры. О своем умении писать она не упомянула. Когда Хельга спросила, чем именно она занималась в мастерской, Тереза ответила, что изготавливала пергаменты, сшивала тетради и переплетала кодексы.

– Здесь нет кожевенных мастерских, каждый занимается этим как Бог на душу положит. Возможно, в аббатстве и делают пергаменты, но я точно не знаю. И много ты зарабатывала таким трудом?

– Мне каждый день давали зерно, ученикам денег не платят.

– А, так ты только учишься! Сколько же получает обычный поденщик?

– Один или два динария в день, и им тоже дают еду. – Тереза не хотела доказывать, что она уже настоящий мастер по кожам.

Хельга Чернушка кивнула. Плата едой или товарами – везде обычное дело. Однако когда Тереза добавила, что модий пшеницы, который она получала, равен одному динарию, женщина рассмеялась.

– Видно, ты никогда не бывала на рынке. Смотри. – Она отодвинула в сторону кувшины и начала катать шарики из хлебных крошек. – Один фунт серебром равен двадцати сольдо. – Она разложила шарики в два ряда, по десять в каждом. – Один сольдо равен двенадцати динариям. – Она скатала еще несколько, но сбилась со счета и смахнула все на пол. – Сольдо сделаны из золота, а динарии из серебра, так?

Тереза смотрела вверх, словно искала что-то на потолке, и вдруг выпалила:

– Если двенадцать динариев равны одному сольдо, а двадцать сольдо – одному фунту… – Она пошевелила пальцами. – То один фунт равен двумстам сорока динариям!

Чернушка удивленно взглянула на нее и подумала, что девушка знала ответ заранее.