Скрипач (СИ)

Узкие улочки петляли и извивались, словно змеи. Ганс Люсьен шел по заученному пути, шаркая босыми ногами по тротуарному камню. Надо было поторопиться – ведь до начала спектакля оставалось менее получаса.

Юноша потянул на себя дверь. Раздался знакомый переливистый звон колокольчика. Услышав звук колокольчика, из маленькой дверцы на противоположном конце комнаты появилась сухонькая старушка. Подол платья, слегка длинноватого для неё, с мягким шуршанием скользил по полу.

- А-а-а… – протянула старушка, улыбнувшись, – Это снова вы, молодой человек. Одну белую розу для вашей дамы?

Ганс мотнул головой, вытащил горсть монеток из кармана и пересчитал их. Затем вынул из того же кармана скомканный листок и обломок угольного карандаша и написал число «11».

- Поняла, – ответила старушка, наклонившись к корзинке, в которой стояли розы, – одиннадцать.

Старушка вдыхала аромат каждого цветка, будто бы специально подбирая самые душистые, а затем, осторожно раздвигая остальные цветки, вытягивала одну розу и откладывала её на небольшой столик, стоящий рядом.

Ганс любил эту лавку за мелодичное позванивание колокольчика, колеблемого ветром, и легкий приятный аромат цветов. Наверное, поэтому ему сегодня не жалко было расставаться со своими последними деньгами. Даже если голод заставит скрипача отправиться на поиски пропитания, Ганс всегда сможет снова выйти на площадь и играть там вечером или рано утром. Старушка аккуратно сложила цветы в букет, перевязала небольшой серебристой ленточкой и протянула юноше.

Ганс, улыбаясь, благодарно откланялся и поспешил обратно к желтоватому зданию театра.

- Эх, – вздохнула старушка, облокотившись на маленький столик, – счастливый…

Был ли он счастлив?..

Не чувствуя под собой земли, Ганс бежал к театру, бережно прижимая к груди букет роз, боясь опоздать. Люди уже начали собираться у главного входа, поэтому юноша обогнул здание и, отодвигая рукой колючие ветви низкого кустарника, пробрался к черному входу. Тяжелая, разбухшая от сырости, местами покрывшаяся грибком и плесенью дверь со скрипучим скрежетом открылась. Юноша шмыгнул в темноту.

На ощупь найдя в темноте перила, Ганс спустился по лестнице, повернул вправо и открыл ещё одну дверь. В его комнате всегда царил полумрак, и пахло сыростью. Юноша осторожно положил цветы на стол, затем приоткрыл дверцу высокого шкафа и вытащил из него два свертка, один из которых юноша так же положил на стол. Ганс развернул второй сверток и внимательно оглядел свою рубашку и брюки. Играя на улице, юноше удалось скопить небольшую сумму денег, которые он потратил на одежду. Хоть музыкант и находился за кулисами, а не на сцене во время всех выступлений, ему все же непозволительно было бы являться на представления в испачканных угольной сажей холщовых штанах.

Переодевшись, юноша глянул на себя в осколок зеркала, болтавшегося на стене. Черные, взъерошенные волосы, слегка длинноватый нос, плотно сжатые губы, густые брови, блестящие карие глаза, крепкие широкие плечи, не сочетающиеся с худощавостью. Он был симпатичен, даже красив, но тяжелая работа, нехватка сна, нищета проделали страшную шутку с его телом, истощив и состарив его. Ганс иногда с какой-то тяжелой грустью рассматривал мозоли и шрамы на руках. Ведь все могло сложиться иначе, если бы не умерла мама, если бы отец не пил, если бы не было той работы на шахте, если бы он не был убийцей…

Нахмурив брови, юноша подошел к столу и развернул второй свиток. Вот она. Вот та единственная, которая была с ним рядом и в радости, и в горе, та, кому он мог рассказать все, что тревожит, радует, волнует.

В тусклом свете от окна под потолком блеснуло лакированное дерево. Кто знает, сколько лет этой скрипке? Скольких хозяев она пережила? Ганс редко задумывался об этом, но во время этих размышлений ему каждый раз хотелось бы, чтобы после смерти скрипка перешла в чьи-то надежные руки или… О нет, он ни за что не хотел отдавать её кому-то другому. Она создана только для него, она принадлежала ему и не могла больше вникать в чью-то чужую душу. Скрипка была продолжением его самого.

Нежно проведя рукой по грифу, Ганс небольшим белым платочком отполировал верхнюю деку, а затем проверил строй. Юноша хотел провести последние минуты перед спектаклем, играя на скрипке. Вскинув инструмент на плечо, Ганс погрузился в свой особый мир, в котором царила гармония и красота. В мир своей души, которой он дорожил, пожалуй, больше всего на свете. Которую хранил, как зеницу ока. Которую боялся потерять или испортить.

Вверху, в зале, раздались хлопки аплодисментов. Юноша на секунду навострил уши и поспешил подняться по лестнице за кулисы.

Поднявшись и встав у занавеса, Ганс с любопытством наблюдал, как сам директор театра объявляет музыкантов, те в свою очередь чинно проходят на сцену, кланяются и усаживаются на свои места. За сценой было ещё полно актеров, которые толпились, толкались и перешептывались. Среди этой толпы Ганс нашел взглядом Тессу.

- Все будет хорошо, – то ли утвердительно, то ли вопросительно прошептали её губы.