Скромница для злодея

Ее глаза закрылись, длинные черные ресницы, как мазок сажи, легли на фарфоровую кожу, светящуюся в эфемерном ледяном свете. Затем снова открылись. Она нашла его взгляд и прошептала:

– Отопри меня.

Слова показались одновременно странными и невероятно точными, и Дьявол сделал так, как она приказала. Запустив пальцы ей в волосы, он большим пальцем погладил ее по щеке, прикоснулся к губам – раз, два, нежно, наслаждаясь ощущением прикосновения. Ее губы были такими мягкими и невозможно сладкими!

Он приподнял голову так, чтобы расстояние между ними оставалось минимальным, но достаточным, чтобы она открыла глаза. Ее пальцы впились в ткань его рубашки, потянули, желая вернуть его обратно.

– Дьявол?

Он покачал головой, не в силах сдержаться.

– Когда я был мальчиком, – прошептал он, наклоняясь, чтобы еще раз попробовать ее на вкус, лизнуть легонько, – я прокрался на майскую ярмарку в Гайд-парке. – Еще один поцелуй, на этот раз дольше, закончившийся вздохом, очаровательным, как грех. Он поцеловал ее в щеку, затем в уголок рта, туда, где пряталась ямочка, позволил языку задержаться на этом месте до тех пор, пока она не потянулась к нему. Дьявол чуть отодвинулся, внезапно захотев, чтобы она дослушала его рассказ. – Там была палатка с накрученной на палки сахарной ватой, белой и пушистой, как облака – я никогда не видел ничего подобного.

Фелисити смотрела на него. Он наклонился, чтобы нежно ее поцеловать. Он был не в силах удержаться и не лизнуть ее пухлую нижнюю губу, восхищаясь тем, как та обмякла от его прикосновения, как ее рот открывается ему навстречу.

– Дети требовали это лакомство, – прошептал он, – и родители, развлекающиеся от души, были куда щедрее обычного.

Она улыбнулась.

– И кто-то купил его вам?

– Никто никогда ничего мне не покупал.

Ее улыбка увяла.

– Я смотрел, как дюжины других детей получали лакомство, и ненавидел их за то, что они знали, каковы эти белые облака на вкус. – Он помолчал. – Я чуть не украл одно.

– Чуть?

Прежде чем он успел, его прогнали ярмарочные охранники.

– Долгие годы я твердил себе, что мое представление об этом лакомстве гораздо лучше, чем то, каково оно на вкус.

Она кивнула.

– Расскажите же мне о вашем представлении.

– Понимаете, оно даже близко не могло вкусом походить на то, что я себе воображал. Не могло быть таким сладким, таким грешным, таким восхитительным. – Он еще немного приблизился к ней и теперь шептал ей прямо в губы. – Но ты… – Он скользнул губами по ее рту, это было словно прикосновение к шелку. – Ты, Фелисити Фэрклот, как раз можешь быть всем этим сразу. – Еще одно прикосновение, с ее губ сорвался легкий стон, и ему захотелось творить с ней порочные, чудесные вещи. – Ты должна быть больше, чем все это.

Ее пальцы сжались, грозя прорвать рубашку.

– Дьявол…

– Вместо того облака я собираюсь украсть тебя, – произнес он, зная, что она воспринимает эти слова как часть его рассказа, а не как правду, которой они являются. – Я собираюсь украсть тебя, – снова признался он. – Собираюсь украсть и сделать моей.

– Это не будет кражей, если я сама на нее соглашусь, – прошептала она в ответ.

Глупая девчонка. Конечно, будет. Но его это не остановит.

Глава шестнадцатая

Она была такой сладкой, головокружительной, и роскошной, и нежной, как та сахарная вата много лет назад. Она была грех и страсть, свобода и наслаждение, и что-то большее, и что-то худшее, и он пропал, ощущая ее губы и ее вкус, когда она открылась ему, словно ждала его всю жизнь.

Фелисити Фэрклот была само совершенство – Дьявол впервые попробовал, что это такое.

На вкус она как обещание.

Она вздохнула, и он застонал, притягивая ее ближе к себе. Его пальцы запутались в ее волосах, а она прикоснулась к грубой щетине у него на щеках, царапнула ее ногтями и притянула к себе его голову, словно всю жизнь ожидала этого поцелуя и считала, что он того стоит.

Проклятье, Дьявол тоже хотел, чтобы он того стоил.

Он обнял ее одной рукой и прижал к себе так быстро и крепко, что она ахнула. Наконец он оторвался от ее губ и сказал:

– Я хотел вот так обнять тебя еще раньше, когда мы наблюдали за отправкой груза.

Господи, зачем он ей это говорит?

Она приподнялась на цыпочки и прижалась лбом к его лбу.

– Я хотела, чтобы ты меня так обнял, – прошептала она.

Как можно перед этим устоять?

Дьявол снова прильнул к ее губам. Нежно, ласково, дразня ее языком, и она вздохнула, приоткрыла ротик, впуская его, такая сладкая, шелковая, пылкая – настоящее обещание роскоши. А затем Фелисити Фэрклот, невзрачная, старая дева, пристенная фиалка ответила на его поцелуй, переплетясь с ним языками, равная ему, как падший ангел.

Как чертова богиня.

И он наслаждался этим – ее наслаждением, ее вздохами и стонами, и дрожью, охватившей ее, когда он распахнул ее пальто (нет, его пальто) и просунул под него руки. Она прервала поцелуй, выдохнув:

– Дьявол!

– Замерзла? – Проклятье, конечно, она замерзла. Их окружает лед.

– Нет, – выдохнула девушка в ответ. Она вцепилась в его рубашку и притянула его ближе. – Нет, я пылаю.