Скромница для злодея

– Фелисити… – Он замолчал, и на его лице появился призрак улыбки. – Милая, женщины и есть клиенты.

От изумления рот у нее округлился.

– О.

Это бордель, только наоборот.

– О, – повторила она. – Это объясняет, почему Нельсон был таким очаровательным.

– Нельсон очень хорошо делает свою работу.

– Могу себе представить, – негромко произнесла она.

– Предпочту, чтобы не представляла, – прорычал Дьявол.

Ее глаза широко распахнулись. Возможно ли, что он… ревнует?

Нет. Это невозможно. Мужчины вроде Дьявола не испытывают ревности к женщинам вроде Фелисити Фэрклот.

Он прервал ее размышления.

– Что вы тут делаете?

«Пришла узнать, как тебя завоевать».

– Меня пригласили.

– Да, и моей сестре повезло, что я не утопил ее за это в Темзе. – Он стоял так близко и говорил из тени так тихо. – А теперь я собираюсь спросить вас еще раз, моя леди, и лучше бы вам ответить мне правду. Что вы тут делаете?

Впервые в жизни она, услышав слова «моя леди», вдруг подумала, а каково это – по-настоящему, по-честному быть чьей-то леди? Каково это – стоять рядом с ним? Прикасаться к нему, когда захочется? Чувствовать, как он прикасается к ней?

Она этого хочет.

Но вместо этого негромко сказала другое:

– Вы сказали, что я больше не могу к вам приходить.

Он прикрыл глаза на долю секунды дольше, чем следовало.

– Да.

Ответ больно царапнул.

– Вы хотите сберечь свой торт и одновременно съесть его, а я этого не позволю. Вы или умываете руки, или пытаетесь и дальше меня охранять, Дьявол, но только не то и другое вместе. И я в любом случае не ищу себе сторожа.

– Раз уж вы оказались в борделе в самом центре Ковент-Гардена, думаю, сторож вам не помешает.

– Я оказалась в борделе в самом центре Ковент-Гардена, потому что покончила с охранниками и сторожами, а здесь целый мир вещей, которым я хочу научиться.

– Вам следует вернуться домой.

– И чему я научусь там? Как быть жертвенной овечкой? Как выйти замуж за мужчину, которого не люблю? Как спасти семью, на которую, как внезапно выяснилось, я обижена куда больше, чем следует?

Он снова негромко рыкнул:

– А чему, по-вашему, вас научит это место?

«Как завоевать тебя».

Она сглотнула.

– Всему тому, в чем вы мне отказали.

Он прищурился.

– Вы помните, что я говорил вам про страсть, Фелисити? Я говорил, что она не похожа на любовь – она не терпелива, она вовсе не то, о чем любит нам рассказывать Священное Писание. Это не желание. Это настоятельная потребность.

Жар исходил от него волнами, окутывая ее обещанием, звучавшим в этих словах. Каково это – знать, что он нуждается в тебе? Так же ли это головокружительно, как то, что ты нуждаешься в нем?

Потому что она чувствовала, что он ей необходим.

Конечно, именно поэтому ей стало так больно, когда он покинул ее, а вовсе не потому, что она его любит.

И тут он добавил:

– Страсть приходит с самым худшим из грехов, а не с лучшей из добродетелей.

Она уловила в его словах вину и не удержалась: подняла руку, прикоснулась пальцами к его щеке, желая, чтобы перчатки куда-нибудь исчезли. Желая ощутить его кожу.

– Ты все знаешь о грехе, верно, Дьявол?

Он закрыл глаза, подался навстречу ее прикосновению, и ее пронзило наслаждением.

– Я знаю о грехе больше, чем ты можешь вообразить.

– Однажды ты сказал мне, что видишь мой грех, – проговорила она.

Его красивые глаза снова открылись, сейчас они были темнее, чем обычно, и в них застыло понимание.

– Это зависть. Ты завидуешь их месту в обществе. Их жизни. Тому, что их в обществе принимают.

Возможно, когда-то так и было. Возможно, было время, когда она сделала бы все, что угодно, лишь бы снова вести жизнь, какую ведет все общество. Тогда она считала это счастьем. Но теперь – нет.

– Ты ошибаешься. Не это мой грех.

Теперь руку поднял он, чтобы прикоснуться к ней. Его восхитительно теплые пальцы легли ей на щеку.

– Тогда что?

– Желание, – ответила Фелисити едва слышно.

Он негромко выругался в темноте. Такой близкий. Такой невозможно, прекрасно близкий.

Она настойчиво продолжала, зная, что не следует это делать, но не в силах остановиться:

– Я хочу тебя, Дьявол. Хочу соблазнить тебя. Хочу быть твоим пламенем. Но боюсь… – Она замолчала; ей ужасно не нравилось, как он на нее смотрит, как будто видит каждое слово прежде, чем она его произнесет. А может, и правда видит. Какая разница. – Боюсь, что вместо этого я стала твоим мотыльком.

Его пальцы шевельнулись, скользнули вверх по шее, нырнули в волосы, притянули ее к нему, и она запылала.

В этом поцелуе не было ничего робкого, и это только сгущало головокружительный туман, окутавший Фелисити. Вот она уверена, что он хочет избавиться от нее, а в следующий миг он завладевает ее дыханием, мыслями, рассудком. Одна рука гладит ее по щеке, другая придерживает за спину, помогая удержаться на ногах, притягивая ближе к его пылающему телу. Его губы прильнули к ее губам, и незнакомые ощущения накатывают на нее волна за волной, а его язык обжигает ее рот.

Вероятно, он целует ее в последний раз, и это великолепно.

Она бы с радостью навсегда осталась жить здесь, в его объятиях, на этой лестнице.