Скрытый учебный план. Антропология советского школьного кино начала 1930-х — середины 1960-х годов

В оттепельных фильмах о первоэпохе появляются еще две стандартные фигуры, работающие на создание атмосферы искренности и достоверности, — персонаж с «перегибами», т. е. «наш, который неправ», и «порядочный человек с той стороны», т. е. «не наш, который прав». Время от времени эти фигуры прямо сталкиваются между собой. Один из самых заметных фоновых персонажей в «Необыкновенном лете» (1957) Владимира Басова — безымянный солдатик на саратовском вокзале, который отчаянно пытается пустить в расход Дибича только потому, что тот офицер. Но жизнь все расставляет по своим местам — Дибич приходит в революцию и гибнет за нее, а солдатик воюет с ним вместе. В «Сотруднике ЧК» — «нашего», который категорически неправ, играет Олег Ефремов. Его персонаж — типичный революционный фанатик, готовый без тени сомнения расстрелять десяток ни в чем не повинных людей на том основании, что один из них может оказаться врагом, и проговаривающий прямо в кадр фразу, которая любым советским человеком однозначно прочитывалась в «сталинском» контексте: «Лес рубят — щепки летят». В конце картины его «уравновешивает» заглавная героиня, категорически не приемлющая новую власть вплоть до того момента, когда врожденная порядочность и простые человеческие чувства перевешивают в ней классовый инстинкт. Предельный случай этой новой тенденции мы видим в «Жестокости» (1959) Владимира Скуйбина, где одному-единственному, но неотразимо обаятельному «не нашему, который прав», в великолепном исполнении Бориса Андреева противостоит целый набор «наших, которые неправы», во главе с начальником уездного уголовного розыска, на чью роль Скуйбин взял канонического сталинского «героя» Николая Крючкова — в чем трудно не увидеть осознанной провокации. Конфликт оказывается настолько неразрешимым, что для того, чтобы перейти к финальной морали, авторам приходится принести в жертву протагониста, единственного на весь сюжет истинного и последовательного борца за идеалы революции. Впрочем, тот способ, которым приносится эта жертва — вполне сакральная по статусу, — сам по себе также провокативен: ибо в советских фильмах истинные борцы за коммунистическую идею категорически не имеют права совершать самоубийство, тем более публично и тем более в нэпманских ресторанах. По сути, этот способ разрешения просто переадресует конфликт к более широкой перспективе. Что ненавязчиво подчеркивается и дополнительной повествовательной рамкой, заданной в начале картины, но так и оставшейся незакрытой: та настоящая история, которую повествователь обещает в экспозиции, принципиально остается нерассказанной. Впрочем, зритель, получив финальную мораль к той истории, свидетелем которой он уже оказался, автоматически считает гештальт закрытым и не задается вопросом о дальнейших судьбах выживших персонажей — что абсолютно грамотно с «цензурной» точки зрения, потому что в противном случае пафос заключительного монолога оказался бы смещен самым неприятным для оттепельной исторической памяти образом.

В оттепельные времена родились еще две разновидности жанра историко-героической драмы, принципиально новых для советского кинематографа и получивших впоследствии достаточно любопытное развитие: истерн и исторический фарс. Расцвет «советского вестерна» начался буквально через несколько лет после снятия Хрущева — достаточно вспомнить о «Неуловимых мстителях» (1966) Эдмонда Кеосаяна и «Белом солнце пустыни» (1970) Владимира Мотыля, — но еще в 1957 году Самсон Самсонов снял прецедентный для этого жанра фильм «Огненные версты»[373]. На более поздние времена приходится и пик развития исторического фарса, уже с уклоном в трагифарс («Женя, Женечка и „Катюша“» (1967) Владимира Мотыля, «Интервенция» (1968) Геннадия Полоки, «Гори, гори, моя звезда» (1969) Александра Митты, «Бумбараш» (1972) Николая Рашеева и Абрама Народицкого), но положившие начало этому тренду в советском кино «Музыканты одного полка» Геннадия Казанского и Павла Кадочникова и «Республика ШКИД» того же Геннадия Полоки были сняты уже в 1965 и 1966 годах соответственно.