Скрытый учебный план. Антропология советского школьного кино начала 1930-х — середины 1960-х годов

В той проекции раннесоветского общества, которую выстраивают авторы фильма, пионерская организация по большому счету играет ничуть не меньшую роль в процессе «освоения» большого социального тела, чем советская власть. Властная вертикаль — на вершине которой находится Ленин, невидимый снизу, но озаряющий собой каждый шаг истинного революционера, а в самом низу мальчик в буденовке, — уже выстроена, но существует не в самом социальном теле, иннервируя все его части, что необходимо для эффективного управления, а как бы рядом с ним, довольствуясь режимом внешнего контроля. И в этом смысле инфильтрация снизу ничуть не менее значима, чем инфильтрация сверху. «Низовой» характер предписываемой пионерам деятельности подчеркивается в фильме самыми разными способами, начиная с пространственных локаций: исходной базой местной пионерской организации является глубокий подвал под помещением типографии. Главный герой, образ которого старательно выстраивается так, чтобы этот персонаж воспринимался как идеализированное воплощение коллективного целого, наделен достаточно широким спектром средств воздействия на других детей, но все эти средства (от физической агрессии до карточных фокусов и побуждения к поэтическому творчеству) носят подчеркнуто «невзрослый» и ситуативно-бытовой характер. В теоретическом плане этот идейный борец за дело Революции не продвинулся дальше двух-трех элементарных лозунгов и привычки воспринимать имя Ленин как универсальное заклинание и последний аргумент в любом споре. Немногим дальше Леньки Казакова продвинулся и его комсомольский куратор, Митька Лбач[379], с поправкой на умение оперировать основами арифметики и фамилией Фейербах. Сходным уровнем осмысления «текущего момента» отличается весь спектр представленных в картине положительных героев, от «первой пионерки» Наташи до директора школы и от начальника местного отделения милиции до активной барышни, исполняющей функции секретаря комсомольской организации. Перед нами репрезентативная выборка тех самых предельно упрощенных персонажей, рядовых солдат Революции, которые старательно избавлены от всех сложностей, присущих советскому человеку второй половины XX века, но взамен наделены правом прямого доступа к незамутненному «знанию», воплощенному в имени Ленин.

Визуализация Ленина в кадре произойдет только в самом конце картины, в отчаянно затянутой сцене исполнения «Интернационала» участниками пионерского съезда[380], сцене, которая с чисто стилистической точки зрения могла бы украсить собой финал любого сталинского фильма, если принять во внимание не только пафос, но и всю атрибутику: положенное классицистическое пространство, масштабное и обнесенное колоннадами, обилие декоративных элементов (лозунги, гирлянды и т. д.) и игра общими, средними и крупными планами, чтобы на всех возможных уровнях продемонстрировать «народ», слившийся в едином порыве. На протяжении всей картины Ленин присутствует только в качестве волшебного слова; даже за спиной единственного положительного персонажа, который может претендовать на стандартную роль Партии, вдумчивого и проницательного сотрудника ЧК красуется портрет Карла Маркса. Фигуры из философского пантеона большевистских времен, такие как Маркс и Фейербах, выполняют здесь функцию руководства к практическим действиям, тогда как Ленин представляет собой нечто вроде Первопринципа революционного бытия, который царит в незримой выси, озаряя мир акциденций своим имманентным присутствием. Складывается впечатление, что в сцене съезда появление зримого образа Ленина — хотя бы в качестве портрета — вызвано не чем иным, как долгим экстатическим исполнением гимна. Во второй раз Вождь окажется в кадре уже в постскриптуме к фильму, в сцене массового пионерского праздника на современной Красной площади, ознаменовав собой ту великую Идею, которая напрямую связывает между собой нынешний Советский Союз (и нынешних пионеров) с героической первоэпохой. Это повторное явление Ленина будет исполнено в принципиально иной стилистической манере: вместо реалистического портрета, сделанного с прижизненной фотографии, над Красной площадью будет царить предельно обобщенный плакатный образ, тысячекратно увеличившийся в размерах. Зрителю останется только сделать вывод, что Идея не просто жива, но вышла на иной исторический уровень.