Читаем Скучный декабрь полностью

— Хорошо, — кратко обозначил собеседник и потер глаза. Говорить много он не любил, да и вообще, был человеком нелюдимым и мрачным.

— Побурка! — крикнул он, оборачиваясь.

— Тутай, пан хорунжий! — бодро откликнулся кто-то из солдат в фуражке с высоким околышем.

— Отведи пана бурмиша к командиру, — приказал хорунжий и попрощался с грустным градоначальником, занятый собственными делами. Для Города все только начиналось. Его бессменный голова, одетый в темное пальто, шагал за вооруженным винтовкой Побуркой, стараясь быть незаметным на белом снеге.

<p>Глава 33. Ведь бьемся же не за вист на пиках? За Родину бьемся!</p>

Улицы, опустевшие при появлении «Генерала Довбора», постепенно оживились. То тут, то там, появлялись любопытные, заговаривающие с солдатами угрюмого хорунжего.

Оборванные дети шныряли между рыночных прилавков. Это осторожные обитатели Веселой Горы выслали разведчиков. Все было тихо, польские жолнежи беспечно покуривали на постах, любопытно рассматривая Город. Вскоре на рынке появились торговцы. Даже пан Шмуля, до этого момента подозрительно разглядывавший прибывших, откинул ставни на окнах и открыл заведение.

— Сегодня будет ахнасот гдолот, малебн, — сообщил он тихой супруге, — большая выручка — удача в это странное время. Поляки много пьют.

Чем должны были расплачиваться нищие солдаты бравого Тур-Ходецкого, наивный оптимист Мордыхай Шмуля, правда не придумал. Почесав затылок, он полез в свои неистощимые закрома, рассудив, что проблемы надо решать по очередности их поступления.

За ломберным столом на станции градоначальника поджидал командир бронепоезда.

— Умеете в три листика, пан бурмиш? — сходу осведомился Тур-Ходецкий. Несмотря на грызшие пана голову подозрения, вопросов о дровах так и не возникло. Возможно, потому что командированные члены экипажа уже разбирали два недостроенных сарая из шпал, стоявших около железнодорожной станции. Между ними метался потерявший от горя голову польский патриот Коломиец.

— Цо робишь, злочинця? Цо ти робишь?! — он дергал работавших за рукава шинелей. Трещало дерево, с гулким стуком падали шпалы. Их волокли к импровизированным козлам, за которыми визжала пила. Сараи постепенно превращались в дрова. От толстого путейца отмахивались. Тот попытался было сунуться к командиру бронепоезда, тряс руками, на глазах его кипели слезы обиды. Но сиятельный ротмистр лишь меланхолично осведомился, умеет ли пан путеец играть в три листика.

— Не умею! — взревел обиженный инженер. — Вы вже спрашивали!

— Ну, так поди в дупу, — вновь посоветовал собеседник и царственным жестом приказал увести возмутителя спокойствия. Обиженный путеец еще долго кричал из-за спин солдат, что будет жаловаться на самоуправство. На что ротмистр пожал плечами, занятый срочным разговором с вынырнувшим из-под броневагона железнодорожным инспектором «Генерала Довбора». Утомлявшим кавалериста техническими подробностями.

— Первая тележка греется недопустимо, пан командир. На последнем перегоне температура поднималась до ста тридцати градусов. По порядку, надо разобрать, ставить домкрат и перебрать. — Особенностью речи инспектора было своеобразное раздражающее поплевывание, вследствие чего собеседник оказывался покрыт слюной заместителя Тур-Ходецкого с головы до ног.

— Сколько времени нужно для этого вашего домкрата? — ротмистр немного отодвинулся от летящей слюны.

— Дня четыре, может меньше, — выдохнул техник. — Необходимо вытянуть состав на стрелку. Там мы можем расцепить броневагоны, подставить домкрат и….

— Ну, так делайте, делайте, миляга! — одобрил пан Станислав, — без этого вашего домкрата, воевать нам будет не с руки, я правильно понимаю? Ставьте ваш домкрат быстрее, в бою все пригодится. Ведь бьемся же не за вист на пиках! За Родину бьемся! Без этих тележек, нам теперь никуда. Бегите, бегите, друг мой. Перебирайте их и что-то там. Берите стрелки! Понижайте температуры, хотя бы до двадцати одного. Я в вас верю, как Иона в кита.

Инспектор попытался было вернуть его внимание, высказав мысль, что кроме домкрата, стоит обеспокоиться падающим в котле давлением.

— Да-да! Давление! Бегите к нему скорей, — воскликнул сиятельный конник и, развернув заместителя, придал ему ускорение, толкнув в спину. Огорченный инженер «Генерала Довбора» полетел сквозь толпу членов экипажа, догоняя собственную слюну, летевшую изо рта.

— Парораспределительный механизм! — крикнул он в отчаянии. — Выщелачивание котла! Пан командир…

Но ротмистр уже продолжил разговор с градоначальником, еще раз поинтересовавшись, умеет ли тот играть в карты. Пан Кулонский в три листика умел и за это был тут же приглашен в командирский отсек броневика.

— По партейке сейчас сообразим, — заявил довольный пан Станислав, потирая руки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза
Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза