Скучный декабрь

Сборы их были недолгими, девицы, смеясь чему-то, потащили свернутый ковер к карете, а нервный господин неумело взобрался на белую, криво седланную кобылку. Он неуверенно замер в седле, являя собой импровизированный дозор маленькой армии мадам Француазы. Волокущая потрескивающую под тяжестью бутылок плетеную корзину рыжая Манька подмигнула пану Штычке, скосив карие глаза. Зубы ее, крупным жемчугом бились среди карминных губ, и улыбка эта, почему — то упала в душу отставного флейтиста, каким-то совершенно приятным холодом. Огненные волосы полоснули воздух, когда она обернулась, чтобы послать Леонарду воздушный поцелуй.

— А и хороша у вас, пани эта, — сообщил он скрипучей мадам, проходящей мимо, с видом с каким щеголь на танцульках обнаруживает, что брюки на заду у него лопнули, а спину уделал коварный голубь. — Файная, что ни скажи!

— Слюни подбери, иерусалимец, — миролюбиво ответила мадам Фраск, — маслом льешь, шаферка худосочная?

— И то, правда, — согласился пан Штычка, смысл слов для которого остался темным. — Маслица я бы тоже сейчас поел, да с хлебушком каким.

Не удостоив его ответом, любезная хозяйка полезла на облучок высокой кареты, коей твердо правила весь этот веселый поход. Леонарду досталось место на возу с пианино, рядом с понурым швейцаром.

И уже через пару минут покинутый всеми бивуак, украшенный истоптанным снегом и печальными останками передней крышки фортепьяно, освещенный сияющим и совсем не декабрьским полуденным солнцем, принял простой и безмятежный вид. Как будто посетившие его, оставив следы своего пребывания и сочившийся последними нитями дыма костерок, навсегда исчезли из этого полоумного мира.

Глава 17. Две подводы с исподним

— Куда править, шаферка? — задребезжалапани Фрося, обращаясь к почесывающему затылок отставному флейтисту. Маленький обоз, проделавший полтора десятка верст, застрял на перекрестке где-то в степи. И неумолимая как ток времени старуха, оторвала пана Штычку, увлеченно рассказывающего Никодимычу о том, как правильно мотать обмотки, если ты босой, а герман уже перелез проволочные, от разговора.

— Куда править? — она тянула поводья так, что конная пара, запряженная в карету, недовольно фыркала и задирала морды.

Ее собеседник растеряно оглядывался. Обе дороги, убегающие из-под ног, были убоги и наводили некоторую долю уныния. Левая, нехоженая пару недель, так вообще щеголяла ямами и неопрятной жирной землей, выглядывающей из под талого снега. А правая, несмотря на то, что внушала больше доверия, начиналась с большой темной лужи, покрытой битым стеклом льда.

— Ехать-то куда? — старуха глядела недовольно. Из кареты, как ласточки из гнезда, выглядывали смешливые девицы.

— Направо, пани, — решил Леонард, здраво рассудив, что созданные богом дороги, все равно куда-нибудь ведут. А если бы они никуда не вели, то были более бессмысленны и беспросветны, чем человеческая жизнь.

С подозрением глянув на него, собеседница, тем не менее, хлестнула вожжами и повернула тяжелый возок направо, смело переехав через раскинувшуюся там бескрайнюю лужу. А флейтист уселся на свое место, рядом со швейцаром причмокиванием и ударами ветки погоняющим еле переставляющую копыта лошадь,

— Лужа-то большая, — уважительно констатировал Никодимыч, оглядывая мутную воду, расходящуюся мелкими волнами. — В такой яме можно пропасть навсегда. Есть человек, а ну.. И все, пропал.

— Эта лужа, пан хороший, самая что ни на есть военная хитрость, — откликнулся Леонард, облокотившись спиной на подпрыгивающее на неровностях пианино, — секретнейшая! У нас в полку жавжи про такую важность солдатам разъясняли. Эта лужа, первейшая оборонная хитрость, никому еще не известная.

— Да ну? — засомневался грустный бородач, — нешто такая штука, секретность оборонная?

— Да лопни мои глаза, — авторитетно заверил пан Штычка, — вот, предположим, если за границей дороги строят, да щебенку кладут, то у нас по высочайшему распоряжению лужи обустраивают. Тут хитрость в чем? Хитрость та, чтобы наш воз лужу переехал, а противника застрял намертво. Большие деньги на это потрачены. Еще перед войной занимались, в мирные времена. Голове нашему, пану Кулонскому, десять тысяч рублей выделили. Так они с казначеем паном Дуниковским лужей понаустраивали, в жижни лисечь не счесть, жеголово! А делал их Вейка-дурачок, а он у нас вроде как подполковник секретный, иу германа зараз служит. Такую обструкцию противникам учинили!

— Так помогло?

— Помогло, не помогло, светлый пан. Денег не хватило на эту хитрость, закончились в самый неподходящий момент, а то бы столько германа того поутопло! Не успели, — трагично закончил отставной флейтист.